Еще с детства она, как ни странно, очень любила штормовые дни. Шторм на море нравился ей больше, чем спокойная и тихая гладь. В отличие от очень многих людей, Таня никогда не боялась этой стихии, она просто наслаждалась ее мощью и неудержимой силой, бросающей могущественный вызов этому нелепому и жалкому миру, прогнившему насквозь…
Развалившись в мягком кресле, покрытом красным плюшем, Кагул излагал план налета на ломбард на углу Гаванной и Дерибасовской. Вот уже несколько дней подряд Таня встречала его у Тучи. Он нравился ей. Этот лихой бандит держался при ней подчеркнуто уважительно и даже немного робел в ее присутствии. А в первую их встречу, после большого промежутка времени, что они не виделись, даже поцеловал ей руку.
– По-старорежимному! Грандиозный шухер! – тут же съехидничал Туча, мимо которого просто не мог пройти такой момент.
А Тане было приятно. Вот уже давным-давно никто не целовал ее рук. Да и целовали их так редко, что память почти не сохранила воспоминаний об этом. Таня тут же потеплела к Кагулу, просто поражаясь тому, как такая мелочь может тронуть сердце женщины, пусть она даже бандитка и воровка.
С тех пор Кагул стал неотъемлемой частью обстановки виллы Тучи, чем-то вроде меблировки гостиной. И каждый раз приходя туда, Таня заставала его.
Кагул рассказывал о своих планах, обсуждая их с Тучей. А Таня тихонько раскладывала пасьянс.
В тот день был шторм. Таня сидела на своем обычном месте, за столиком возле панорамного окна, и не отрывала взгляда от бушующего моря, наслаждаясь его свирепостью. Нетронутая колода карт застыла в ее руке.
Кагул собирался грабить ломбард субботним вечером, когда он будет закрыт. Пройти со стороны Дерибасовской и Гаванной, оттуда зайти через служебный вход и тем же способом выбраться обратно. Нападение планировалось в восемь вечера.
Тут Таня не выдержала. Услышав такую чушь, она даже оторвалась от своего любимого моря и повернулась к мужчинам.
– Туча! Ну ты хоть слово скажи! – воскликнула вдруг она, бестактно вмешавшись в разговор. – Суббота, Дерибасовская, восемь вечера! Да в это время там демонстрация, настоящая толпа! Разве можно так глупо рисковать на глазах у всех? Давно прошли времена Японца. К тому же в этом доме не только ломбард расположен, но и другие серьезные конторы. А потому рядом со входом в Горсад, со стороны решетки, особенно в это время, будет торчать вооруженный милиционер!
– А ведь за дело! – хмыкнул Туча. – Суббота, у вечер-то такой гембель, шо увидят, где ходют четверо с пушками! Тю! Всем вам будет за вырви ноги!
– Ну, а когда ломбард брать, раз не вечером? – насторожился Кагул.
– И с Гаванной заходить нельзя, надо со стороны Горсада, – так же решительно продолжила Таня. – Там вход в парадные, в жилые квартиры, есть. Можно на чердак – а оттуда, через слуховое окно, добраться уже до ломбарда.
– Ты до Алмазной ушами заслушай, – серьезно сказал Туча. – Она дело говорит! Опыт. Та ще шкура, таких швицеров бомбила та обувала, шо и в твоих подметках не покажутся! Так шо за уши заслухай!
– И четверо мужчин – тоже нельзя, – Таня вдруг поняла, что страшно нравится себе самой. Она продолжала: – Четверо мужчин сразу привлекут внимание. Люди насторожатся. Особенно если те войдут все вместе. По-другому надо! Например, семейная пара и двое носильщиков, которые вносят и выносят вещи. И утро! Обязательно утро, лучше восемь утра. Тогда на Дерибасовской и в Горсаду совсем не много гуляющих. Можно пройти незамеченными.
