– А если ей не приносит удовольствия секс и она спит с мужчинами из жалости к ним? Из своей женской сущности? Спит, чтобы не обидеть и не оттолкнуть? Она чистая?
Я пожал плечами, запутавшись в его софистике.
– Моя жена изменила мне всего раз. Но так получилось, что она встретила человека. – Алистер произнес слово «человек» с некоторым придыханием и восторгом.
– А ты не человек?
– Я – не-е-ет, – он яростно замотал головой.
9
Я хотел было спросить, кто же он, но меня тогда гораздо больше интересовал другой вопрос.
– Алистер, – посмотрел я на него внимательно, – а ты хотел бы знать сейчас все о своей жене? Спросить у нее, что она обо всем этом думает и как к тебе относится?
– Зачем? – удивился Алистер. – Я всегда ориентируюсь на свою матушку. Не копайся, а то докопаешься. Вот Достоевский копал-копал и докопался. С Аполлинарией Сусловой он увидел такие бездны в женщине и в себе, что ужаснулся и чуть не свихнулся.
– Черт, – выругался я, – а я как раз сейчас хочу докопаться до всего, до самой сути.
– Вот это интересная тема, – остановился Алистер и, повернувшись, заглянул мне в глаза, – хочешь ли ты все знать и готов ли ты простить, если узнаешь?
– Узнаю что?
– Узнаешь, например, что до тебя у нее была тысяча сексуальных связей.
Я промолчал, серьезно задумавшись. Простил бы я Мелиссу, узнав, что она работала проституткой в баре «Трибунал»? Или танцовщицей гоу-гоу?
Пока я встречался с Мелиссой, мы вообще не касались этой темы. Я предпочитал не знать, забыть, убежать, убеждая себя, что это была не Мелисса, а просто похожая на нее девушка, которую я спьяну перепутал.
Я предпочитал не выпытывать, не копаться в ее прошлом, принимая только то, что она сама рассказывала. И Мелисса пользовалась моей деликатностью. Я чувствовал, как она порой, во время, казалось бы, легкой болтовни осекается или задумывается, берет паузу, словно подбирая нужную формулировку.
Но разве не все мы так делаем, разве не стремимся преподнести себя в лучшем свете? Разве не для этого надеваем лучшие наряды и ходим на выставки и в театры?
10
– Знаешь, к какому открытию я пришел, братишка? Я пришел к выводу, что все семьи одинаковы: и счастливые, и несчастные. Что это, по сути, история о рае, об Адаме и Еве. Смотря как развивается ситуация. Сначала парень находит девушку, ну, или наоборот. Они женятся. Начинают копить имущество, фотографировать друг друга, строить общий дом. Этот дом и есть их Эдем. А потом приходит змей-разрушитель. И все, на этом все. С самого начала и до конца. Альбом выбрасывается на улицу. Знаешь, сколько я таких семейных альбомов находил в мусорках и на свалках? Сколько старых книг и детских вещей! Выходишь на помойку поутру, а там чья-то выброшенная жизнь. Иногда сидишь смотришь чужие фотографии, разбираешь детские пинетки и жилетки и слезами обливаешься, как крокодил Себек. Бог разлива Нила, кстати. Нет больше дома, нет больше никакого Эдема!
Алистер разошелся так, что его уже было не остановить. Слушая его, я понимал, что у меня едет крыша. Что я впадаю в депрессию. Еще немного, и я тоже окажусь на улице. Если город, по которому я хожу, всего лишь прагород, если все женщины суть одно и то же, а все семьи живут по одному сценарию или плану-замыслу, то какой смысл суетиться и биться?
– Здесь! – ткнул он вдруг пальцем в небо, остановившись.
Я запрокинул голову, не сразу сообразив, что на самом деле он указывал на окна дома, под которым мы вдруг очутились.
