Было очевидно, что совершивший нападение успел скрыться и повторять попытку проникнуть в квартиру не собирается. Маша сделала такой вывод еще и потому, что увидела дворового пса Бобку, мирно трусящего через тротуар в направлении помойки. Этот буро-рыжий кобель, несомненно, имевший в своем активе некоего предка-сенбернара, интересовался двумя вещами на свете – едой и незнакомыми людьми. Первую он слепо и неразборчиво обожал, вторых терпеть не мог. Пес так неприветливо задирал верхнюю губу и щетинил грязную шерсть на мощном загривке, что чужакам становилось не по себе. Впрочем, не было случая, чтобы Бобка кого-то укусил. Догадливый и осмотрительный, как все дворняги, он старался ни с кем не конфликтовать, отлично понимая, что положение его, в общем, весьма непрочно.
«Если бы во дворе все еще был кто-то чужой, Бобка торчал бы напротив моего окна и скалился, и капал бы слюной в лужу, и ворчал. – Девушка проводила взглядом удалявшуюся в темноту собаку и перевела дух. – А страшно жить одной! Даже когда мама была в больнице, я все-таки не чувствовала себя так одиноко. А теперь я… Как наш Бобка!»
Проведя это неутешительное сравнение, Маша решилась наконец зажечь свет, чтобы оценить ущерб. Пол, покрытый истертым линолеумом, усыпали осколки стекла, они блестели на плите, на столе, всюду, куда падал взгляд. Девушка сразу увидела то, что произвело эти разрушения. Неподалеку от окна лежала половинка кирпича. Версия насчет порыва ветра мгновенно опрокинулась.
«Да и ветра никакого нет. – Она присела на корточки, с опаской рассматривая кирпич, словно он мог внезапно подняться с места и полететь в ее сторону. – Ну вот, начало новой жизни! Сколько мы тут живем, никогда ничего подобного, а стоило остаться одной…» Маша снова взглянула на часы, и ей стало вдвойне грустно. Прежде она могла обратиться к брату в любое время, ей бы в голову не пришло чего-то стесняться или бояться. Сейчас, когда с ним рядом была Зоя, даже простой звонок стал проблемой, не говоря уж о таком позднем… «Когда он при ней говорит по телефону, у него голос какой-то чужой, будто кто-то прикидывается Андреем, подражает ему! И все время такое чувство, что ему хочется положить трубку. В такие минуты кажется, что он меня больше не любит…»
Вытащив из-под раковины совок и веник, она смела стекло отовсюду, где успела его заметить. Завершить уборку Маша решила утром, на свежую голову. Оставалась проблема, как спать при открытом окне, пусть даже в другой комнате. Ночь была сырой и холодной, и девушка ежилась под наспех накинутой курткой. Выйдя в прихожую, она открыла дверцу стенного шкафа, чтобы подобрать какую-нибудь старую рухлядь и заткнуть окно. На самом виду, на вбитом в стену гвозде висела теплая куртка Андрея. В ней он ходил последние два-три года, до тех пор пока не встретил Зою. Вместе с новой девушкой у него появились новые вещи, более высокие запросы, и удобная, но совершенно немодная куртка больше его не прельщала. Маша сняла ее с гвоздя и с мстительным чувством заткнула оконный проем, закрепив плотную ткань по краям решетки.
– Спокойной ночи! – громко сказала она, стоя на пороге, словно куртка была частью Андрея и могла отвечать за своего бывшего хозяина. – Хоть на что-то пригодишься!
И закрыла за собой дверь.
* * *
Вероятно, виной тому, что Маша спала до утра как убитая, ни разу не перевернувшись на другой бок, был свежий воздух, которого в квартире оказалось в переизбытке. Куртка прикрывала окно только от дождя, а сквозняки разгуливали свободно. Однако проснулась девушка не от холода, а от назойливых звонков в дверь. Не дождавшись ответа, звонивший принялся стучать, так же настойчиво и энергично. Маша натянула на плечи теплое одеяло, под которым грелась всю ночь, и побрела в прихожую.
