– Федор Матвеевич, два замка и задвижка. И еще цепочка накидная, – все тем же деловитым тоном сообщил Макар Гущину и всей опергруппе Чугуногорска, словно они были глупые и слепые.
– Никаких следов взлома. – Гущин осмотрел стандартную «железную» дверь квартиры. – Она сама открыла, впустила своего убийцу.
Да, все чисто, никакого взлома. А это означает… Клавдий Мамонтов наблюдал, как эксперты обрабатывают дверь, ручку и дверную коробку реагентами.
– Кто ее обнаружил? Кто вызвал полицию? – спросил Гущин.
– Ее сын Алексей Лаврентьев, – ответил начальник Чугуногорского отдела полиции. – Мы его пока не опрашивали, но задержали до выяснения. Он внизу в патрульной машине с нашими сотрудниками.
– Пригласите его сюда, пусть они поднимутся в квартиру, – распорядился полковник Гущин. – Я сам с ним поговорю. И займитесь соседями.
Квартира Лаврентьевой располагалась на втором этаже. Окна выходили во двор, через который можно было попасть прямо на главную площадь городка – к супермаркету и закрытому кинотеатру. За окнами – ночь. Скупой свет фонарей.
Глава 3
Тот, кто обнаружил труп
– Иногда они возвращаются, – шепнул Макар Клавдию Мамонтову, пока они ждали, когда оперативники приведут сына Лаврентьевой в квартиру. – На место убийства. Потому что им кажется, что они что-то позабыли, какую-то важную улику, которую надо забрать. Или же чтобы их ДНК появилось на месте убийства для запутывания расследования. Поэтому они возвращаются и разыгрывают из себя того, кто первым обнаружил труп.
– Они семья, мать и сын, он бывал здесь, его ДНК и так есть в квартире, – тоже шепотом ответил Клавдий Мамонтов неугомонному другу-всезнайке. – Гущин не потому так поступает. Обычно подобного не делают – свидетелей и родственников на место убийства не допускают. А наш правила нарушает специально.
– Зачем?
– Он сам хочет посмотреть его реакцию. Публичную реакцию сына на убитую мать – в присутствии всей опергруппы.
Сын Анны Лаврентьевой Алексей оказался внешне ничем не примечательным молодым человеком. Самым обычным, каких немало. Лет двадцати восьми, худой, высокий.
– Мама…
Он сразу ринулся к трупу, вокруг которого уже хлопотали эксперты, упаковывая его в пластиковый мешок. Лицо его исказила гримаса. Боль… да, ее было в избытке. Но Клавдию Мамонтову, внимательно наблюдавшему за парнем, показалось, что кроме боли присутствовало и нечто еще – тщательно скрытое любопытство, смятение, страх и… облегчение.
Полковник Гущин наблюдал за реакцией, он сразу преградил парню дорогу:
– Считаем, что вы ее официально опознали. Это ваша мать Анна Сергеевна Лаврентьева?
– Да… она… мама… Я же ее нашел здесь. Я сразу позвонил в полицию, – фальцет Алексея Лаврентьева дребезжал.
– Пройдемте в вашу комнату, – предложил Гущин и под неодобрительными взглядами чугуногорских полицейских демонстративно кивнул Мамонтову и Макару: за мной.
Они оставили экспертов-криминалистов заканчивать осмотр.
– Что произошло? – спросил полковник Гущин Лаврентьева, плотно закрывая дверь в комнату, чтобы им не мешали. – Я так понимаю, вы с матерью в данный момент не живете?
– Нет. Мы с женой снимаем квартиру в Жуковском. К матери я заезжал время от времени. Мама… я никак в себя не могу прийти… что же это? Грабитель? Вор?! Но когда я вошел, вроде все было в порядке в прихожей и в комнатах, а вот на кухне… Мама…
Мама… Он повторял снова и снова и с разными интонациями. Отчаяние… боль… Искренние или наигранные? Клавдий Мамонтов затруднялся определить. Макар мог бы помочь – он актер по жизни и чутко улавливает эмоциональную фальшь. Однако Макар сосредоточенно молчал, слушал, смотрел.
