– Папа, – Василий, находившийся в комнате и молчавший, попытался вмешаться.
– Тихо, Вася. Раз приехала полиция ко мне, удостоила меня, так сказать, своего внимания и высказывает нам какие-то непонятные претензии, то я тоже молчать не буду. У меня рак печени, последняя стадия, мне жить осталось мало. – Иван Васильевич Зайцев глядел на них почти с вызовом – горьким, страшным вызовом обреченности. – Поэтому я вас, полицию, силовиков, не боюсь. Все, чем мы жили, что мы строили, что наживали, что создавали, о чем пеклись, – все, все обратилось в прах. Наши надежды, планы, наш бизнес, наши мечты, наши капиталы… С кем новое будете создавать, а? Ну вот я, например, потерявший почти все… я умираю от рака… И таких, как я, умирающих не только физически, но и морально, – утративших надежды, утративших сам смысл существования, – полным стало полно. С кем вы останетесь? Сын наш младший вас не устраивает. То, что он с вашими отпрысками общается?
– О том, что вы серьезно больны, мы не знали, иначе бы не побеспокоили вас, – ответил ему полковник Гущин. – Вы сами отец. Можете понять отцовские чувства Макара Псалтырникова, его беспокойство. Ваш младший сын… у него с девочками слишком большая разница в возрасте для общения. Но не это нас обеспокоило. Сама форма – он назвался детям тайным именем, странным каким-то – принц Жаба. Он привез им в подарок покалеченное земноводное. Жабу, которой причинил мучения… боль… Именно поэтому мы решили поговорить с вами.
– Как понять причинил мучения? – спросил Василий Зайцев недоуменно.
– Он нитками пришил к голове земноводного корону из фольги, – ответил ему Клавдий Мамонтов. – Надо же до такого додуматься было! И подарил покалеченную лягушку малолетним детям. Совсем, что ли, того он у вас?
– Не может такого быть. Папа, что за бред? – Василий Зайцев обратился к отцу. – Чтобы Адька такое сделал?!
– Позовите вашего младшего сюда, мы и проясним вопрос, – предложил полковник Гущин.
– Вася, позови его, – сказал Зайцев-старший.
– Но сначала нам бы хотелось с его матерью, вашей женой, переговорить, – заметил Гущин.
– Нет, исключено! Папа, да скажи им! – Василий Зайцев глянул на Гущина в упор – чего, мол, вы добиваетесь, а?
– Позови Адама, – снова велел Зайцев-старший.
Василий раздраженно пожал плечами и ушел.
– Насчет того, что вы говорили нам, не волнуйтесь, – полковник Гущин помолчал. – Ваше право говорить, что думаете. И мне жаль, что… со здоровьем у вас так все…
– Значит, не накатаете на меня донос? – Зайцев презрительно усмехнулся. – А то пишите – контора пишет. Сажайте меня. Мне уже все равно где умирать – дома ли, в больнице, в тюрьме… Врачи от меня отказались.
В комнату вернулся Василий, с ним зашел высокий светловолосый подросток в черной толстовке с капюшоном. Клавдий и Макар лишь глянули на него и…
– Ты по озеру на лодке плаваешь? – спросил его Зайцев.
– Плаваю, Иван Петрович, гребу, тренирую мускулы, – голос у Адама был уже юношеский, грубоватый, хотя и срывался на мальчишеский дерзкий фальцет.
– К соседям на огонек заплывал, у которых девочки маленькие?
– Малявки две? Мне интересно стало просто – кто там поселился? Дом ведь всю зиму пустовал. Так ради понта я сплавал.
– Не один раз сплавал ты в гости, – возразил полковник Гущин. – Подарок своим новым маленьким друзьям привез.
– Какой подарок? – Адам глядел на них с усмешкой.
– Жабу в аквариуме.
