С криком швырнув бритву на пол, Джуд опустил взгляд под ноги… однако бритва исчезла, как не бывало.
11
Охваченный ужасом, Джуд попятился прочь от двери. Тишину в спальне нарушало лишь частое, прерывистое дыхание – его собственное и Мэрибет. Да, в эту минуту она снова сделалась Мэрибет: данное ей Джудом прозвище начисто вылетело из головы.
– Ты каким дерьмом наширялся? – слегка врастяжку, с едва уловимым, однако заметным намеком на говорок хиллбилли[20] из южных штатов, спросила она.
– Джорджия, – вспомнил Джуд. – Нет, никаким. В своем уме и трезв как стеклышко.
– Ага, как же, оно и видно. Чего нанюхался?
Едва уловимый гнусавый южный акцент исчез с той же внезапностью, с какой прорвался наружу. Прожив пару лет в Нью-Йорке, Джорджия все это время старательно избавлялась от южного говора: какой же девчонке охота, чтоб ее принимали за кукурузницу из захолустья?
– С любого дерьма, сколько его ни есть, я уже много лет как соскочил. И не раз говорил об этом.
– А там, в коридоре? Ты вроде бы что-то увидел… а что?
Джуд смерил Джорджию предостерегающим взглядом, но она словно бы ничего не заметила. Так и стояла напротив, в пижаме, скрестив перед грудью руки, пряча ладони под мышками, а ноги расставив пошире, как будто затем, чтоб преградить ему путь, вздумай он пройти мимо нее дальше, в глубину спальни… хотя девчонке сотней фунтов легче него рассчитывать на что-то подобное – чистый абсурд.
– Старика, сидевшего посреди коридора. В кресле у стенки, – ответил он, помолчав: надо же было ей хоть что-то ответить, а врать вроде как ни к чему (мнение Джорджии насчет здравия его ума Джуда не волновало ничуть). – Мы прошли мимо прямо у него перед носом, но ты его не заметила. Не знаю… может, ты его видеть и не должна?
– Фигня какая-то…
Впрочем, сказано это было без особой уверенности.
Джуд двинулся к кровати, и Джорджия посторонилась, прижавшись спиной к стене.
Костюм мертвеца, аккуратно расправленный, лежал на матрасе, на месте Джуда. Глубокая, в форме сердечка, коробка со свесившимся через край белым листом папиросной бумаги лежала на полу рядом с крышкой. Амбре, испускаемое костюмом, шибануло в нос шагов уже с четырех, да так, что Джуд невольно втянул голову в плечи. В первый раз вынутый из коробки костюм так не вонял – он бы заметил. Сейчас не заметить вони уж точно было бы невозможно: от костюма густо несло тленом, падалью, мертвечиной.
– Бог ты мой, – ахнул Джуд.
Джорджия, державшаяся поодаль, прикрыла ладошкой ноздри и рот.
– Ну да, а я о чем? Мне сразу подумалось: может, в карманах что-то лежало и стухло со временем? Съедобное что-нибудь.
Дыша через рот, Джуд охлопал карманы пиджака и брюк. Он тоже считал, что с очень большой вероятностью нащупает что-нибудь в последней стадии разложения. На его взгляд, с этой Джессики Макдермотт-Прайс вполне сталось бы сунуть в карман пиджака дохлую крысу – милый такой пустячок, бесплатный довесок к покупке, однако в карманах нашелся только твердый плоский прямоугольник вроде кусочка пластика. Сунув руку в карман, Джуд осторожно извлек находку.
Прямоугольник оказался фотоснимком, причем прекрасно ему знакомым – любимым снимком Анны с ними обоими в кадре. Щелкнул их Дэнни на исходе дня под конец августа: переднее крыльцо залито розоватыми, теплыми лучами заходящего солнца, вокруг мерцают кружащие в воздухе звездочки пыли, среди пылинок вьются стрекозы. Джуд в поношенной джинсовой куртке сидит на ступенях с «Добро» в руках. Анна, зажав ладони меж бедер, сидит рядом, смотрит, как он играет. У ног их, вольготно растянувшись в пыли, озадаченно глядя в объектив, лежат Ангус с Бон.
