Вера поёжилась, как будто за шиворот снега сыпанули, он заметил и криво улыбнулся:
— Надо учитывать все варианты.
Ей стало ещё неуютней, блуждающий по столу взгляд зацепился за шрамы на его руках, она положила вилку и встала налить себе воды. Долго выбирала чашку, пытаясь что-то сделать с лицом, чтобы было как раньше, набрала воду, вернулась за стол. Господин министр с довольным видом забрал чашку из её рук и кивнул:
— Спасибо. — Вера спрятала улыбку и пошла за второй. Когда вернулась, он тоже отложил вилку и усталым взглядом блуждал по столу, как будто решая, влезет ещё что-то или лучше не надо.
— Убирать? — сочувственно улыбнулась Вера, он решительно взял вилку:
— Нет.
Она качнула головой и села, с довольной улыбкой наблюдая за ним и по чуть-чуть отпивая из чашки. Надолго министра не хватило, но он продолжал лениво выбирать по кусочку из каждой тарелки, хоть по нему и было видно, что с большим удовольствием он бы сейчас расстегнул пояс и прилёг.
— А как вы нашли Двейна? — спросила Вера, он фыркнул и с ироничной ностальгией сказал:
— Шёл себе, шёл, смотрю — Двейн. — Вера подняла брови, пытаясь понять, насколько это шутка, министр тихо рассмеялся: — Честно, всё так и было! Только у него тогда ещё не было имени. — Он перестал улыбаться и немного грустно сказал: — Это я его назвал.
Вероника заинтригованно молчала, министр отпил ещё воды и наконец положил вилку, смиряясь с ограниченным объёмом собственного желудка. Вздохнул и откинулся на стену, опять прикрыл глаза и стал рассказывать:
— Он раб, им владела одна цыньянская семья, в которой я когда-то жил. — Вера попыталась не слишком демонстрировать своё удивление, но он заметил, криво улыбнулся, — я жил в разных семьях, но в этой задержался надолго. В основном, из-за Двейна.
Она округляла глаза всё сильнее, он улыбнулся, развеселённый её интересом.
— Когда мы познакомились, мне было девять лет и я уже три года изучал боевые искусства под руководством мудрых наставников. Всё было отлично и весело, кроме одного — мои спарринг-партнёры меня раздражали. Они либо были гораздо старше и дрались вполсилы, либо были ровесниками, но не дотягивали по уровню, либо были во всём хороши, но боялись бить меня в полную силу.
— А надо в полную? — полуутвердительно уточнила Вера, он кивнул:
— Надо. И вот однажды иду я, весь такой девятилетний воин, смотрю — один из детей-рабов во дворе машет палкой, повторяя те приёмы, которые я сегодня проходил. Я остановился, чтобы он меня не увидел, понаблюдал немного за ним, — он уважительно опустил уголки губ, кивнул, — а неплохо машет, по крайней мере, сильно. Но с ошибками. Меня обуяла жажда поумничать, я к нему подошёл и показал, как правильно.
Вера кусала губы, наблюдая за опять чуть помолодевшим лицом господина министра. Она так живо представляла его маленьким, что не требовалось никаких усилий для визуализации его рассказа.
— Пацан испугался поначалу, но я пообещал, что никому не скажу, он мне поверил. — Вера непонимающе нахмурилась и он объяснил, опять став суровым взрослым: — В Империи запрещено обучать рабов боевым искусствам, для раба это в первый раз плети, во второй — смерть, для учителя — тоже плети или штраф, в зависимости от положения. Для детей сделали бы, конечно, скидку, но досталось бы всё равно обоим, розги как минимум.
