Все трое напряженно замерли. Тишину прорезал крик.
– Это на лугу, – шепнула Нина.
Адрик двинулся вниз по склону, жестом показав следовать за ним. Вместо хмурого нытика моментально возник опытный боец. Троица старалась держаться в тени и ступать как можно тише.
– Солдаты, – прошипела Леони, вглядываясь в просвет между ветками.
На берегу ручья суетились несколько человек в серой униформе фьерданской армии. Солдаты возбужденно голосили. Двое были верхом, остальные, спешившись, пытались утихомирить коня, который чего-то испугался и сбросил седока. Нина видела, что нога несчастного застряла в стремени и что конь волочит его за собой, мечась по мелководью. Чтобы раскроить череп, хватит одного удара копытом.
– Надо помочь, – сказала Леони.
– Нужно возвращаться под защиту города, – возразил Адрик. – Сами справятся.
– Одним фьерданским мучителем будет меньше, – пробормотала Нина себе под нос.
Нина.
Адрик и Леони уставились на нее. Адрик выглядел точь-в-точь как плакальщик у гроба усопшего, и даже солнечно-радостное личико Леони омрачила тень тревоги.
Осуждают. Они ее осуждают, и Адрик, и Леони. Черт, в глубине души Нина и сама себя осуждает. Но с тех пор, как Матиас ее покинул – с тех пор, как его у нее отняли, – она утратила ту часть сердца, где живет сострадание. Какая вообще разница? Спасаешь одну жизнь и тут же видишь, как забирают другую. Добро умерло. А зло? Нина посмотрела на фьерданцев в солдатской униформе, убийц, готовых пролить кровь. Разве они имеют право на жизнь, если Матиас, ее прекрасный дикарь, мертв?
Нина.
Заткнуть бы уши и крикнуть ему, чтобы оставил ее в покое. Нет, этого Нина хотела меньше всего.
Заставишь меня быть человеком?
Нина, я знаю, какая ты сильная. Моя смерть тебя не сломит.
– Что будем делать? – вслух спросила она.
– Я умею обращаться с лошадьми, – сказала Леони.
Адрик закатил глаза.
– Начинается.
– Заодно добьемся расположения местных. – Леони уже протискивалась сквозь заросли. – Друзья среди солдат нам не помешают.
– Друзья среди солдат? – недоверчиво переспросила Нина.
– Идем, – поторопил ее Адрик. – Если отпустим Леони одну, она, того гляди, пригласит их на пижамную вечеринку.
– Gedrenen! – крикнул один из солдат, когда троица вышла на опушку. «Чужие!» Голос у него был тонкий, как у ребенка.
– Вам помочь? – предложила Нина на фьерданском.
– Нет! – донеслось в ответ с берега. – Не подходите!
Нина вдруг поняла, что перед ними вовсе не мужчины, а одетые в военную форму девушки. Она подняла руки, демонстрируя мирные намерения.
– Не отказывайтесь от помощи. Моя подруга-земенка знает подход к лошадям. – Нина надеялась, что это действительно так, а не обычный оптимизм Леони в духе: «Однажды у меня был пони».
Леони подошла к воде, тихонько имитируя ржание и что-то бормоча на земенском. Медленно шагнула влево, потом вправо, широко раскинула руки.
– Мне нужна веревка, – вполголоса проговорила она, не отводя взгляда от коня.
Одна из всадниц вышла вперед. Шести футов ростом, она, казалось, вся состояла из стальных мускулов. Кожа у нее была теплого желтовато-коричневого оттенка, который здесь, на севере, как правило, указывал на предков-хедьютов; из-под армейской фуражки выбилось несколько каштановых прядей. Теперь, с близкого расстояния, Нина разглядела, что солдатская униформа сидит на девушках плохо, что она им явно велика.
Краденая.
Высокая незнакомка дерзко выпятила подбородок. Лет ей было примерно столько же, сколько Нине, и даже если она боялась разоблачения, то хорошо скрывала свой страх. Она подала веревку Нине, та со своего места перебросила ее Леони. Что тут делают эти девчонки? Женщин во фьерданскую армию не берут, дом покидают они не часто, а если и выезжают, то уж точно не верхом. Фьерданки даже брюк не носят, только целомудренные юбки, плотные и длинные.
