Бриги, шхуны, яхты, неуклюжие паромы с толпами людей на палубах. К железнодорожному терминалу подходили поезда с коричневыми, синими, белыми вагонами, слышались пароходные гудки, мимо проплывали каботажные суда, шаланды – и повсюду воду залива взбалтывали наглые маленькие буксиры, деловито свистя и выбрасывая в воздух клубы ядовитого дыма, – великое множество железных механизмов перемешивали океанскую воду с солечным светом повсюду, насколько хватало глаз.
Неподвижные белые корабли военно-морского флота, стоящие на рейде в середине залива, составляли контраст с суетой гражданских судов.
Веселый смех Констанс пробудил меня от задумчивости.
– На что это вы уставились? – спросила она.
– Так, ни на что… Корабли, – улыбнулся я.
Луи принялся рассказывать нам, что это за суда, по порядку указывая на каждый корабль, стоящий на рейде у острова Говернорс.
– Вот этот, похожий на веретено, называется торпедным катером, – объяснил он. – А вот эти четыре судна, что стоят рядом, – это «Тарпон», «Фэлкон», «Си Фокс» и «Октопус». За ними канонерки «Пристон», «Шамплейн», «Стил Вотер» и «Эри». Потом идут крейсеры «Фарагут» и «Лос-Анджелос», а дальше боевые корабли «Калифорния», «Дакота» и «Вашингтон». Последний – флагманский корабль. Вон те два железных корыта, которые стоят на якоре у Замка Уильямса, – это башенные мониторы «Террибл» и «Магнифисент», а за ними – таран «Оцеола».
Констанс слушала Луи с глубочайшим вниманием.
– Для солдата ты слишком много знаешь, – сказала она, и мы все присоединились к последовавшему за этим смеху.
Вскоре Луи, кивнув нам, поднялся и предложил руку Констанс. Они двинулись вдоль набережной. Хауберк проводил их взглядом, а затем повернулся ко мне.
– Мистер Уайльд был прав, – сказал он. – Я нашел недостающие щитки и набедренник от «Эмблемы принца» в гнусном старом притоне на Пелл-стрит.
– Дом 998? – усмехнулся я.
– Да.
– Мистер Уайльд – весьма проницательный человек, – заметил я.
– Я хочу отплатить ему за это невероятное открытие, – продолжал Хауберк. – И желаю обнародовать его участие в этом деле.
– За это он вам спасибо не скажет, – резко ответил я. – Пожалуйста, ничего никому не говорите.
– Вы знаете, сколько стоят эти вещи? – спросил Хауберк.
– Нет. Долларов пятьдесят, наверное.
– Они оцениваются в пятьсот долларов, но владелец «Эмблемы принца» выплатит две тысячи долларов тому, кто укомплектует доспехи. Это вознаграждение принадлежит мистеру Уайльду.
– Ему это не нужно! Он откажется! – сердито воскликнул я. – Что вы вообще знаете о мистере Уайльде? Ему не нужны деньги. Он и так богат или будет богаче всех, ныне живущих, кроме меня. К чему нам заботиться о деньгах, когда… Мы с ним… Когда…
– Когда что? – изумленно переспросил Хауберк.
– Скоро узнаете, – спохватился я.
Некоторое время он молча смотрел на меня, а потом деликатно спросил:
– Почему бы вам не забросить свои талмуды, мистер Кастанье, и не отправиться куда-нибудь в горы? Вы прежде любили рыбачить. Поезжайте в Рэнджели за форелью.
– Я разлюбил рыбалку, – ответил я без тени видимого раздражения в голосе.
– Прежде вам многое нравилось, – продолжал он. – Атлетика, яхты, охота, верховая езда…
– Ни разу не садился на лошадь с тех пор, как с нее упал, – тихо сказал я.
– Ах да, вы же падали, – повторил он, отводя глаза.
Я подумал, что этот бессмысленный разговор зашел слишком далеко, и вновь перевел беседу на мистера Уайльда, но Хауберк разглядывал мое лицо с какой-то беззастенчивой наглостью.
