Я подошел. На экране светились три четверки.
– Не знаю, четверки какие-то.
Артур бросился обратно, схватил телефон, набрал номер:
– Да, да. Возникли трудности. Нужно…
Невидимый собеседник перебил, и я, хоть и не слышал, что он говорит, видел, как вытягивалось лицо Артура, бледнела кожа, и мелкие капли пота выступали на лбу.
– Понял. Принял, – коротко ответил он и нажал на отбой.
Затем быстро набрал чей-то номер.
– Привет, – сказал он, – прости, был не прав. Давай обсудим план…
* * *
Не знаю, сколько прошло времени, пока я стоял, прижимая руку к щеке. Артур, неподвижно лежавший на полу, шевельнулся, с трудом приподнявшись на локте, закашлялся. На его шее отчетливо горели синяки: багровые отпечатки пальцев. Он бессмысленно мотал головой, судорожно сглатывая слюну.
– Черт!
Кира вздрогнула:
– Вот ведь живучая тварь! Нужно торопиться. Мы должны закончить с ним до рассвета.
– Что? – не понял я. – Что закончить?
– Убить его.
Кира кивнула в сторону Артура.
– Но я не могу… Что я скажу утром?
– Кому?
– На работе.
– На какой работе? Ты до сих пор ничего не понял?
Кира наклонилась к моему лицу и тут же, коснувшись холодными губами лба, с силой оттолкнула. Боясь упасть, я схватился за темную лакированную крышку гроба.
Дерево под моими руками начало светлеть, растворяясь в темноте склада. Вместо коричневых стенок гроба я видел атласную ткань с бордовыми разводами от засохших пятен крови и себя с застывшим взглядом мертвых глаз.
* * *
В тот день мы изменили место съемки. Артур вытащил тяжелый чугунный крест во внутренний двор, воткнул его в землю, застелив площадку вокруг черным целлофаном. Стеллаж с ноутбуком поставил напротив.
– Последний день, – объяснил он, – клиент хочет нечто особенное.
Я знал, что сегодня к Кире присоединится другой актер. Артур все же сказал, отчего так долго отнекивалась Кира: она не хотела сниматься с кем-то еще. Но Артур умел уговаривать. Мне он приказал уйти.
– Нечего тебе тут делать, – заявил он, – во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь. Екклесиаст, глава первая, стих восемнадцать.
Я не настаивал. То, что должно было произойти, пугало меня.
– Она сама согласилась, – убеждал я кричащую совесть, – это последний день. Все кончится. Она получит деньги и не будет сюда ходить.
Стоя на улице, я понял, что в спешке забыл взять планшет. Ничто не отвлекало меня, заглушая тревожные мысли. Я думал о Кире, о последнем особенном заказе, и мне хотелось броситься обратно. Разбить ноутбук, ударить Артура, швырнуть ему ключи от склада, уйти и никогда больше не возвращаться.
Но я не стал этого делать. «Она знала, на что шла, – думал я, – она сама…»
Измученный мыслями, я пошел за планшетом. «Никто ее не заставляет, все по согласию, – словно заклинание, повторял я, – она сама. Она знала, на что…»
Человек в черном плаще с накинутым на голову капюшоном стоял ко мне спиной. Руки Киры были привязаны к разным сторонам креста, ноги стянуты вместе. Длинная белая рубашка насквозь пропиталась кровью. Распущенные волосы прикрывали обнаженную грудь и темные, незаживающие раны. В руках незнакомец держал траурную ленту, которую медленно затягивал на шее Киры. Та мотала головой, дергала связанными руками, пытаясь вырваться.
– Нет! – кричала она. – Нет! Нет!
Парализованный страхом, я смотрел, как человек в плаще медленно, с наслаждением затягивал ленту. Как багровело лицо Киры, наливаясь кровью, как сжимались в кулаки привязанные к кресту руки.
