– Сядь, Хупер! – распорядился Лиллехорн, царственно взмахнув тростью. – У губернатора нет времени на твои пустяки.
Позднее Мэтью не раз возвращался к этому эпизоду, пытаясь понять собственные мотивы. Вероятно, его раззадорило это последнее слово – «пустяки». В представлении Гарднера Лиллехорна все, что не имело прямого отношения к его персоне, было пустяком. Разбойники, уже год как промышляющие грабежом на реке, – пустяк. Убийство Джулиуса Годвина (судя по тому, сколько сил Лиллехорн вкладывал в расследование дела) – пустяк. Что и говорить, преступления Эбена Осли, с которым главный констебль не раз встречался за игорным столом, тоже назовут пустяком (и вот это, по мнению Мэтью, уже верх коварства, попустительства и порочности).
Хорошо же, я им покажу, как из пустяка можно раздуть порядочный скандал, решил он.
Встав, Мэтью секунду-другую собирался с духом, а когда лорд Корнбери обратил на него подведенные сурьмой глаза, заговорил:
– Сэр, прошу уделить вас немного внимания проблеме констеблей. Состоит она в том, что население города значительно увеличилось, в связи с чем, увы, участились и случаи преступного поведения. При этом количество констеблей не растет, да и качество их службы оставляет желать лучшего.
– Пожалуйста, представьтесь, – попросил Корнбери.
– Его зовут Корбетт, сэр. Он секретарь одного городского…
– Мэтью Корбетт, – последовал весьма громкий ответ, ибо Мэтью твердо решил: кривой мушкет главного констебля его не возьмет. – Секретарь мирового су…
– …судьи Натаниела Пауэрса, – продолжал Лиллехорн, повышая голос и обращаясь напрямую к губернатору. – Поверьте, мне прекрасно известно…
– …Натаниела Пауэрса, сэр, – не сдавался Мэтью, ведя бой не на шпагах, но на словах.
Внезапно его закружил вихрь воспоминаний о другом «пустяке», имевшем место в городке Фаунт-Ройал колонии Каролина, когда он сражался за жизнь несправедливо обвиненной в колдовстве Рейчел Ховарт. Перед глазами живо предстали скелеты в грязной яме и жестокий убийца, напавший во мраке ночи; омерзительный тюремный дух; обнаженная красавица скидывает плащ и заявляет: «Вот вам ведьма!»; в городе полыхают пожары – дело чьих-то коварных рук; беснующаяся толпа подступает к дверям тюрьмы и требует посадить на кол женщину, которая оказалась жертвой преступного сговора, столь дьявольского, что не снилось даже безумному проповеднику Исходу Иерусалиму; Айзек Вудворд чахнет на глазах, хотя Мэтью, рискуя жизнью, добыл ему «ночную птицу». Все эти и многие другие образы ураганом вертелись у него в голове. Обращаясь к главному констеблю Лиллехорну, Мэтью твердо знал одно: он имеет право высказаться.
– …Мне прекрасно известно положение дел, не волнуйтесь. В нашем распоряжении множество горожан, готовых доблестно исполнять свой гражданский долг…
– Сэр!
Нет, то был не крик, однако он произвел впечатление пистолетного выстрела, ведь никто прежде не осмеливался перечить Лиллехорну. Воцарилась гробовая тишина, и Мэтью подумал, что первым кинул горсть земли на собственную могилу.
Лиллехорн умолк.
– Мне дали слово, – сказал Мэтью. Щеки его пылали. Он заметил, как Эбен Осли глумливо усмехнулся и тут же прикрыл лицо ладонью. Погоди, с тобой я еще разберусь, подумал Мэтью.
– Что вы сказали?
Лиллехорн медленно двинулся вперед. Вот уж кто действительно умел скользить! Узкие черные глазки на бледном вытянутом лице в приятном предвкушении разглядывали врага.
