– Нет, другой. Их там было двое.
– И что, этот первый не погиб? – снова изумились оба моих собеседника. – Как же это ему удалось?
– Говорит, вовремя за железобетонным экраном спрятался, – пояснила я. – Спасатель МЧС сказал, что такое вполне возможно.
Мои собеседники удивленно переглянулись, словно сомневаясь, стоит ли доверять моим словам или нет.
– И зачем же этот, который выжил… Зачем он тебя окликнул? – спросил у меня Володька.
– Зачем, зачем… – Я чувствовала немалую досаду: с каких это пор муж начал меня ревновать к людям, с которыми я встречаюсь по работе? – Говорит: «Выгляните, посмотрите, здесь сейчас самое интересное будет», – сказала наконец я.
– Так, и вы выглянули? – Самосадный смотрел на меня заинтересованно.
– Разумеется!
– И что вы увидели?
– Да ничего особенного, – я пожала плечами. – Увидела, как пар идет, словно из прорванной трубы теплотрассы.
– Пар идет? – Вид Самосадного становился все заинтересованней. – А откуда шел пар?
– Не знаю, – я пожала плечами. – Сначала вроде бы из какой-то трубы. А затем, как реактор стал дрожать, он откуда-то из-под реактора повалил.
– Из-под реактора? – Самосадный и мой муж удивленно переглянулись. – Но если из-под реактора шел пар, значит, аппаратчица первым открыла вентиль с водой. Тогда взрыва быть не могло!
– Но он был, – заметил Володька. – Значит, все-таки халатность дирекции завода… Пустили партию нефти в переработку, не сделав полный количественный анализ, а как взорвалось, стали все валить на простую аппаратчицу. Ирина права, это намного удобнее.
– Черт их там разберет, – заметил печально Самосадный. – Ведь, по правилам, химический состав нефти определяют несколько раз, прежде чем она в реактор попадет. Сначала при добыче, непосредственно на месторождении, затем при оформлении документов на транспортировку, если она осуществляется по железной дороге или водным транспортом. Потом по прибытии на нефтеперерабатывающий завод. И про эту ПДК ты не знаешь, потому что работаешь совсем в другой сфере. А химики на заводе, которые отвечают за анализ поступающей на переработку нефти, отлично про него помнят и знают. Они не могли пропустить неликвидную нефть, понимаешь? Я на сто процентов уверен!
– Однако ж пропустили, – заметил Володька. – И произошел взрыв.
Некоторое время оба мужчины растерянно молчали. Я сидела, затаив дыхание, ждала, что они еще скажут.
– Может быть, это была левая партия нефти? – предположил Самосадный. – Кто-то тайком пригнал нефть на переработку, хотел втихую сделать на этом бизнес. Так, чтобы не то что налоговая полиция, но даже администрация завода про это ничего не знала. Поэтому он не стал делать этой партии полный химический анализ. Сразу направил ее в реактор, а там оказалась превышена ПДК по сернистому ангидриду, и произошел взрыв…
– А на чем он доставил эту левую нефть? – веско возразил Володька. – На собственных «Жигулях» в канистре? На нашем крекинг-заводе емкость одного реактора что-то около половины железнодорожной цистерны. И наименьший объем нефти, ради которого стоит процесс запускать, – соответственно…
– Может быть, он привез нефть на бензовозе? – предположила я. – На таком большом, пятнадцатитонном… – добавила я, вспомнив сегодняшние объяснения Щеглова.
– А вы знаете, сколько горючего жрет такой бензовоз? – поинтересовался Самосадный саркастически. – Если таким способом везти нефть издалека, из Баку, например, то за время пути грузовик потратит солярки столько, сколько можно будет получить из нефти, что он привезет с собой в своей цистерне!
