Если французская свита Елизаветы состояла из трёх десятков человек, то с Анной приехали около шестидесяти дам и добрая сотня прочей челяди, что чуть не вызвало дипломатический скандал, который, впрочем, удалось замять. После свадьбы ей предоставили новую свиту, состоящую из французов, но юная королева не захотела отказываться от услуг своих земляков. Это привело к тому, что пост первой статс-дамы разделили испанка Инес де ла Торре, которая имела сильное влияние на королеву, и француженка Лоранс де Монморанси, вдова коннетабля Франции, точно так же, как должность дамы второго ранга была разделена между Луизой де Осорио и Антуанеттой д’Альбер, сестрой Люиня.
Вокруг Анны по-прежнему испанские придворные, разговоры на родном языке и привычный образ жизни. Она не говорит по-французски, носит одежду по испанской моде и выглядит, по мнению придворных, «чопорной ханжой». Перед отъездом Филипп III сказал дочери:
– Помните, что Вы – испанка, и нужно не допустить, чтобы Ваш муж разрушил связи между нашими государствами.
Вместо того, чтобы оберегать от вмешательства в политику этого ещё ребёнка по возрасту, уму и поведению, отец Анны давал ей секретные поручения в надежде, что её присутствие при французском дворе будет служить интересам Испании.
Для этого на постоянной связи с юной королевой были доверенные лица, отвечавшие перед Мадридом и Веной. Таким образом, Анна стала марионеткой в руках испанского посла Монтелеоне, имевшего свободный доступ во дворец. Ей советовали льстить королеве-матери, умиротворить Кончини и его жену, презирать Люиня, завоевать расположение своего мужа нежностью и покорностью, но при этом проявлять непреклонную решимость во всех вопросах, касающихся интересов её родной страны.
Двойной двор Анны вызывал ревность и соперничество из-за её предпочтения своей испанской свите, и королеву обвиняли в том, что это мешало ей адаптироваться во Франции и способствовало сложностям в налаживании отношений с супругом. Однако регентша не изменила эту ситуацию, поскольку ей была выгодна добровольная изоляция невестки. Во-первых, Марию Медичи задевала самонадеянность юной королевы, исполненной собственного величия, а, во-вторых, она опасалась влияния Анны на своего сына. Некоторое время общение королевы с мужем ограничивалось двумя протокольными встречами в день: утром и после полудня. Послонявшись по её покоям под неодобрительными взглядами испанских дам, Людовик спешил удалиться через потайную дверь в собственную спальню. Анна, привыкшая находиться в центре внимания и быть объектом обожания, была разочарована.
После своей первой брачной ночи король пожаловался Люиню:
– Нельзя было показать больше и увидеть меньше.
Вероятно, король имел в виду слишком хрупкую конституцию своей жены: маленькая грудь, худенькие плечи, длинные тонкие ноги. (Придворным художникам приходилось на картинах рисовать несуществующую щедрую плоть королевы). Кроме того, у Анны была очень нежная кожа. Некоторые даже говорили, что она так прозрачна, что, когда королева пьёт красное вино, видно, как оно течёт в горле. Кожа Анны Австрийской была так чувствительна, что прикосновение обыкновенного полотна вызывало на ней раздражение. Она не признавала иного белья, кроме батистового. Простыни, которые делались на заказ для неё, были так тонки, что каждую можно было протянуть сквозь кольцо.
