Поэтому доживал свой век в удобной квартире, исправно оплачивал коммунальные услуги. Раз в три дня делал влажную уборку. Делал бы каждый день, да силы стали не те. Он слабел. Дряхлел. И очень сожалел, что его физическая немощь, возможно, не позволит ему воплотить в жизнь то, ради чего он еще оставался на этом свете.
А оставался он среди себе подобных ради мести.
Месть! Только она заставляла его испорченные недугом легкие дышать. Заставляла отравленную чужой подлостью кровь бежать по венам. Чужой подлостью, не его. Только ради нее он, еле переставляя ноги, ежедневно совершал пешие прогулки мимо особняка за высоким забором. Все подмечал, записывал, составлял расписание. Долгие месяцы, которые сложились в годы.
Десять лет! Десять лет насчитывали его ежедневные пешие прогулки. Десять лет он пестовал в себе ненависть к этой страшной особе, возомнившей себя царицей.
Только она – эта страшная жирная жаба – была виновата в его нездоровье. Только ее алчность сгубила его легкие. Разрушила его семейную жизнь. Превратила в инвалида.
А всего и нужно было – закупить новое оборудование для цеха и своевременно установить его взамен старого, почти уже вышедшего из строя. Многочисленные проверки не находили никаких нарушений. Подписывались сотни бумаг, что на заводе все хорошо. Что все нормы соблюдаются. Что простым рабочим ничего не угрожает.
Но он-то знал, что все эти бумаги – липа. Что каждый инспектор уносил с собой плотный конверт с деньгами. Да и не он один знал. Все рабочие, которые работали на вредном производстве, знали это. И ждали беды. И беда случилась. Не со всеми, нет. С теми, кто работал с ним в одну смену.
Их было четверо в ту ночь, когда трубопровод не выдержал давления и выстрелил губительным фонтаном. Одного убило сразу, обварив до костей. Второй умер в больнице. Третий – это был он – выжил и стал инвалидом. Четвертому повезло. Он как раз ушел на ужин и не пострадал. И именно его показания, тоже купленные за большую сумму денег, взяли за основу при расследовании этого несчастного случая. Именно с его слов установили, что все пострадавшие нарушили правила техники безопасности.
Ему, конечно, после выписки из больницы тоже заплатили. И даже помогли поменять маленькую однокомнатную квартиру в спальном районе на трешку в старом фонде, но почти в центре. И он, как дурачок, радовался. И даже часто думал: не было бы счастья, да несчастье помогло.
Все деньги, что ему выплатили, ушли на ремонт и мебель. Лечиться ему было не на что. И он начал постепенно загибаться. И тогда его жена, не прельстившись даже улучшившимися условиями проживания, сбежала. Сбежала, забрав детей.
А он начал ходить в директорат на приемы по личным вопросам, как на работу. Ходить и просить дополнительного довольствия. Поначалу помогали. Выделяли путевки в санатории. Выдавали талоны на спецпитание. Даже оформили пенсию по утрате трудоспособности в связи с полученными травмами на производстве. Вместе с зарплатой выходила неплохая сумма. Он даже начал откладывать.
А потом…
А потом его бац – и уволили! Десять лет назад. Уволили по сокращению штата.
– Еще скажите спасибо, Новиков, что я вас увольняю не в связи с утратой доверия, – надрывалась, орала на него жирная жаба и трясла бумагами. – Вот! Вот тут черным по белому написано, что из-за вас произошла та самая авария, за которую я до сих пор вам выплачиваю! Вы виноваты. А я плачу! Хватит уже, ну…
