В этот момент учительница подняла взгляд, но никого перед собой не увидела. «Дерзкая девчонка, – подумала она, – я вызываю ее к доске, а она имеет наглость, даже не пытаясь спросить разрешения, уйти из класса…»
И тут она увидела нечто такое, что запомнится ей на всю оставшуюся жизнь. Сами собой из подставки одна за другой принялись выскакивать пробирки и выливать свое содержимое в большую колбу.
Присев на краешек стула по причине самопроизвольного подгибания коленок, Крокодил, прикрыв, чтобы удержаться от крика, рот ладошкой, огромными от ужаса глазами следила за полетами пробирок и, рефлекторно прочитывая на их стенках химические знаки, выстраивала в уме формулы реакций, происходящих сейчас в колбе. Последняя из этих формул выглядела так:
2Н2 + О2 = 2Н2 + 136,74 ккал;
что означает: компоненты полученной в результате невероятных полетов колб смеси водорода и кислорода (называемой химиками «гремучим газом») в случае возгорания войдут в данную реакцию, и это вызовет выделение большого количества тепла. Говоря проще, рванет.
Словно подслушав ее мысли, со стола соскочил и взмыл в воздух спичечный коробок. Зависнув над столом, он открылся, и выползшая из него спичка шаркнула о коричневый бочок. «Ай!..» – тихонько прокричала Крокодил. Но было поздно. Она только и успела, что соскочить со стула и прижаться спиной к доске.
Маша, собственно, и хотела взрыва. Она была уверена, что если слить несколько веществ и поджечь полученную смесь, та обязательно взорвется. Как бы не права она ни была, на этот раз она таки угадала.
Взрыв потряс школу. Стекла из окон кабинета химии вылетели со звоном, слившимся с криками ребят и воем пожарной сигнализации. Отброшенная взрывной волной к первой парте, Маша терла обожженные руки и истерически хохотала. Химичка в глубоком обмороке сползала по стенке на пол. А из коридора доносился топот бегущих к месту происшествия людей.
… – Так и знай, – кричал на Машу рассерженный седой директор, – даром тебе эта выходка не пройдет! Так и передай своей мамочке!
– Но я не вижу ее, не вижу… – причитала химичка.
А не понимавший, что она имеет в виду, директор успокаивал ее:
– Ну ничего, ничего, это шок, это пройдет, все целы и невредимы, ничего не случилось.
… Для одноклассников Маша оставалась видимой, и они с наслаждением лицезрели разыгранный ею у доски спектакль. Теперь, провожаемая их восхищенными взглядами, Маша, подавленная мыслью о предстоящем тяжелом разговоре с матерью, шла по коридору второго этажа. И тут случилось то, ради чего она готова была бы пережить десяток подобных разговоров – ее догнал Леша Кислицин и САМ обратился к ней:
– Что тебе будет?
– Не знаю, – улыбнулась Маша и почувствовала, как улетучивается тяжесть с ее души. – Кажется, из школы выгонят.
– Ну и черт с ней, с этой школой, – сказал Леша, – ты и не жалей. Я, между прочим, тоже ухожу отсюда. Предки в новом микрорайоне хату получили. Обидно, конечно, в чужом классе школу заканчивать: последний звонок, все такое… Но с ребятами-то я буду встречаться. А учителя меня здешние достали – один понт, а знаний – ноль.
Он проводил ее до дома. Впервые мальчик провожал ее до дома. И сразу не какой-нибудь бросовый, а именно ее Атос. Они еще несколько минут проболтали возле ее подъезда, и она, словно на крыльях, взлетела на свой этаж, беспрестанно повторяя адрес лешиной новой квартиры, который он ей только что продиктовал, и номер телефона: 32-12-43. Дома все это было занесено в блокнот и любовно окружено маленькими рисованными розочками.
