— А насчет завтрака, — блакориец отсмеялся, зашуршал чем-то, — так и скажи, что жаждешь поскорее меня лицезреть.
— В этом можешь даже не сомневаться, — произнесла я немного невнятно, потому что в этот самый момент откручивала зубами колпачок с зубной пасты.
— Тогда могу прийти к тебе сейчас, — сказал маг очень низким порочным тоном, но было понятно, что при этом он улыбается во весь рот, — примем вместе душ, разделим полотенце…
— Боюсь, моя горничная не вынесет тебя в половинке полотенца, — прошепелявила я. Паста во рту холодила и нетерпеливо ждала щетки. — Так что давай через полчаса. Я тебя покормлю, потом арендуем тебе самую смирную и хорошенькую кобылку. А вечером, обещаю, держать за руку буду очень нежно.
Так мы некоторое время упражнялись в остроумии, затем Мартин отключился, и я усердно заработала щеткой. Вот почему с ним так легко разговаривать? Никакого напряженного молчания, никаких истерических ощущений. Шуточки у нас довольно откровенные, и все равно никакой неловкости. А вчера я только от одного звука голоса побитого Кембритча чуть с ума не сошла. Это невыносимо — так злиться на него и при этом знать, что он в одном с тобой городе, в десяти минутах езды от дворца, что достаточно нажать на кнопку телефона и услышать его. И ненавидеть себя, потому что никак не можешь забыть.
«Тебе просто нужно переспать с ним и избавиться от наваждения».
Я чуть щетку не проглотила.
«Восхитительная идея».
«Ты понимаешь, что не сможешь строить другие отношения, пока не избавишься от него в своей голове?»
«Но… возможно…»
Мне было страшно додумывать мысль, и я дернулась к душу, включила зачем-то воду, хотя изо рта еще торчала щетка. Потом вернулась, взглянула прямо и жестко на себя в зеркало.
«Трусиха».
«…Возможно, я не хочу от него избавляться».
«Он же для тебя ничего не значит».
— Верно, — твердо сказала я вслух. Внутренний голос хмыкнул.
«И простить не можешь».
«Не могу. И не прощу».
Из запотевшего зеркала на меня смотрела самая глупая женщина в мире.
Подаренный Люком жеребец встретил меня ласково и немного укоризненно — хотя с ним и занимались, и гуляли в мое отсутствие. Поначалу немного заартачился, показал обиду, но затем спокойно дал себя оседлать и весьма бодро вышел на дорожку.
Мартин забраковал предложенную смирную кобылку и, сообщив, что вообще-то научился ездить верхом едва ли не раньше моего деда, выбрал себе серого красавца с надменной мордой. Животные ревниво косились друг на друга, но слушались, а я наслаждалась ощущением того, как вспоминает тело правильную посадку, положение ног, упор ступней, как руки правильно ложатся на поводья, словно и не было этого перерыва. Через полчаса я так осмелела, что пустила своего Пастуха вскачь и даже взяла один барьер — для младших учеников. Потомок чемпионов презрительно фыркал, но я была счастлива.
Мартин не осторожничал, и мне было страшно смотреть на то, что он вытворял. Все-таки конь не был приучен к нему, но блакориец управлялся с ним так, будто растил с детства.
— Ты идеальный мужчина, — сказала я магу, когда мы вели жеребцов обратно в конюшню.
— Лесть не отменяет месть, высочество, — ответил он смешливо, тряхнув черными волосами и подмигнув мне. Я улыбнулась. Ну правда же, идеальный. И чего тебе еще нужно, Марина?
А вечером он перенес нас на север Блакории, в номер небольшого, но очень дорогого отеля у склонов разной степени сложности, освещенных множеством огней. Лыжников было очень много, но сам отель и пространство вокруг работали для избранных: сюда не пускали журналистов и случайных людей, и в каждый номер был свой вход с улицы, закрытый от соседей.
