– Я сразу понял, что вы не одессит, – улыбнулся Пильский.
– Как вы могли это понять? – удивился Володя.
– Стоите в сторонке и все время молчите – ну это не характерно для одессита. И вид у вас такой чопорный, как будто гвоздь проглотили. А он вот-вот вырвется наружу!
Володя рассмеялся. Пильский был энергичный, хваткий – настоящий журналист. Но в то же время была в нем какая-то изюминка, вызывавшая людей на откровенность.
– Я надеюсь стать одесситом, – улыбнулся Володя. – Я влюбился в ваш город… Он такой поэтический.
– Поэтический? Вы любите стихи?
– Я пытаюсь их писать.
– Какое замечательное совпадение! Я организовал литературный кружок, у нас собираются молодые писатели и поэты, все веселые, задорные, талантливые. Бывают очень острые дискуссии! Приходите к нам, почитаете свои стихи.
– Я с удовольствием! – зарделся от восторга Володя. – Я этого очень хочу.
– Познакомитесь со всеми одесскими литераторами и немного отвлечетесь от ваших полицейских проблем. Давайте я напишу вам адрес. Собираемся в ближайшую среду.
Когда Пильский ушел, Полипин посмотрел на Володю с подозрением:
– Чего ты так сияешь? Вид, будто миллион выиграл!
– Ты не понимаешь! Писать стихи, читать стихи! – Володя действительно просто сиял. – Это же счастье, отвлечься от всего этого! Трупы, взрывы, торговки… Вся эта чушь, которая вертится в голове… А стихи – они и есть настоящее! Это и есть – жизнь!
– Настоящая жизнь – это найти за Людоеда, – буркнул Полипин. – Ты бы лучше на этом сосредоточился. А то развел тут холоймес… стихи у него… Фраер с ушами…
Но Володя отмахнулся от него. Жизнь тут же заиграла перед ним своими радужными красками, даря ощущение настоящей свободы – как раз того, о чем мечтал, когда ехал сюда! Ах, Полипин, Полипин! Обремененный семьей и долгами, старый сыскарь уголовного розыска, привыкший к полицейской циничности, ну разве он поймет все это! Он думает об убийстве. А для Володи стихи всегда были символом жизни – не смерти. И он стремится жить!..
Облавы начались сразу. Володя знал, что они проходят, но не участвовал в них. Шок наступил в тот самый момент, когда в своем дворе он увидел человек двадцать молодых людей, которых конные жандармы гнали к зданию, где находились камеры для политических. Большинство этих людей были сильно избиты, в крови. Некоторые даже не могли идти, и товарищи поддерживали их, помогая двигаться. Зрелище было одновременно и жалким, и устрашающим.
Володя бросился к Полипину. Тот был невозмутимым:
– Студенты. За облаву попались, фраеры вислоухие. Многие из них хранили запрещенные книги. Лучше бы молчали по делу свой рот.
– Многие… А остальные?
– Ты что, не слышал Бочарова? В облаву всех брать.
– Почему они все избиты?
– А их шо, привезли на курорт? За минеральные воды? Может, им еще пирожные раздавать? С бесплатными тапочками?
– Не понял?.. – Володя был обескуражен.
– Сопротивлялись, видимо, – пожал плечами Полипин. – Да не обращай ты за это внимания! Нужны они тебе. Что ты с них будешь иметь?
– Но какое отношение они могут иметь к убийству Когана?
– Никакое. Но что Бочаров сказал? Большое ша! Они политические, и дело Когана – политическое. Всё. Точка. Мы же договорились не обсуждать. Шо ты юлозишь, как вошь в бане?
Но Володя не мог успокоиться. Он даже направился к Бочарову, но того не было, он уехал к губернатору. И отсутствие Бочарова на месте несколько охладило Володин пыл. Тем более – до долгожданного литературного вечера оставался день. А больше Володю не интересовало ничего.
