Жорку-артиста пробовали затащить в самодеятельность.
– Господи, по мне не театр, а веревка плачет…
Картавя, путаясь в словах, он на ходу сочинял байки про свою сладкую жизнь. Все знали, что Жорка врет безбожно и что жизнь его гроша ломаного не стоит – какая уж там кабацкая романтика!
Но побасенки его нравились, и на вопрос Жорки: «Господи, кому мы нужны?» – пацаны весело хором орали: «Маме!»
Альберта Жорка забавлял, но сдружиться они так и не сдружились. Наоборот, когда в пацанах возникало какое-то смутное недовольство, Жорка старался хитро повернуть его на Альберта, мол, в «бугры» рвется…
Сильные отрицательные эмоции, идущие от Жорки, возбуждали Альберта, и он уже предчувствовал то время, когда они схлестнутся. Особливо он Жорку не боялся, но все же – кто знает, что выкинет!
А тут у Альберта вдруг проснулась страсть к познанию. Он ходил в библиотеку, где навалом оказалось рыцарских романов и фантастики. Там его приметили и затащили в самодеятельность. В клубе было ново, необычно, можно, кроме всего, бренчать на гитаре, и Альберт стал пропадать там. Это еще больше подхлестнуло Жорку. Он и разнес весть о том, что в театре, мол, одни «опущенные» и что Альбертик там за своего… Надо, господа пацаны, по закону проверить – тот ли он, за того ли себя выдает?
Все понимали, что это значило.
На кисти руки у Жорки наколка: шип от колючей проволоки, что означало «прописка в зоне». Глаза «мартовского кота» хитро блуждали, казалось, по раздавленному Альберту. Жорка смаковал минутную власть.
– Страшно не умереть, страшно умирать.
Быть «расколотым на задницу» – это значило получить все «привилегии» зоны.
Альберт вдруг вспомнил Вадьку, и ему стало больно. Как его сейчас не хватало! Он знал, что обиду, которую ему нанес Жорка, смыть можно только кровью… Или получить злобное: «Сука!» и перейти в самые низы.
Сила и ненависть нахлынули на Альберта. Он вспомнил кое-какие боксерские приемы, отработанные в «конторе». Ловким ударом он сбил хлюпкого, заводного Жорку. Ногой вышиб нож и наступил на руку.
Жорка корчился на полу, не в силах подняться.
– Это начало, – прошипел он сквозь разбитую губу.
Но расплатиться ему не пришлось. В тот же день в котельной произошла драка, которая решила Жоркину судьбу: его просто прирезали.
Конечно, Альберт был ни при чем, он имел полное алиби.
Альберт нудно вздохнул и постучался в кабинет начальника воспитательно-трудовой колонии.
– Входи, – раздался властный голос.
Альберт вошел. Навстречу ему встал моложавый майор в милицейской форме.
– Вот, это и есть Альберт Кондрашов, – улыбаясь, представил подполковник. – Характеризуется положительно. Учится в вечерней школе. И неплохо. Кроме того, он у нас из художественной самодеятельности. Покажи, Альберт, свои руки.
Альберт сделал несколько твердых шагов и протянул загорелые руки.
– Вот видишь, майор, – сказал весело подполковник. – У пацанов, кто побывал у нас, обычно наколка – пять точек. Значит, человек зоны… У него же хорошие, чистые руки.
Майор Митрофанов одобрительно кивнул головой.
– Вот что, Альберт, – доброжелательно продолжал подполковник. – Майор Митрофанов приехал издалека, с Волги. Между прочим, за тобой. Возможно, мы тебя освободим досрочно. Ты заслужил этого своим примерным поведением.
Альберт вышел в коридор и в мутном состоянии стоял перед кабинетом начальника. Трудно было уразуметь все, только стало как-то солнечно и легко на сердце, словно в конце туннеля показался обнадеживающий свет…
