– А что нам скажет церковь? Ваше преосвященство, я вижу, вам не нравится это обсуждение, – рявкнул Всеслав, пристально глядя на епископа.
– Светлейший князь не станет меня слушать. И всё же не гоже христианам взаимно проливать кровь, все вы русские князья – родственники, а ведёте себя, как иноземцы и злейшие враги. Чего вам не хватает, ваша светлость? Зачем вам чужие владения? Держались бы вы все в мире, как и положено семье, довольствовались тем, чем обладаете, и на Руси царили бы счастье и процветание, – спокойно, теребя пальцами, сверкающими камнями, огромный серебряный крест, сказал Никифор.
По иронии судьбы, мой отец, как и я, с уважением относился к священникам, ему импонировала образованность и смиренность монахов, а также та объединяющая роль, которую брала на себя церковь. Конечно, он подшучивал над напыщенностью Никифора, но признавал, что этот нарядный толстяк иногда говорит очень правильные вещи, поступая зачастую мудрее вспыльчивого князя.
У Эстина речь тучного, роскошно одетого епископа, о скромности и стремлении обходиться имеющимся, вызвала улыбку. Возникла пауза, Всеслав молча обвёл всех взглядом и со злостью посмотрел на Никифора.
– Ваше преосвященство, к сожалению, не я один действую не как примерный христианин, и мои далёкие родичи в лице Ярославичей унижают своих родных братьев, а со мной и подавно расправятся при первой же возможности. Ярославичи только и надеются, что мы ослабнем, чтобы отхватить от Полоцкого княжества кусок побольше. Они бросили нам вызов, избив полоцких купцов, всё, что мы собираемся предпринять – это лишь защитить интересы Полоцка. Наши недруги потеряли чувство реальности от гордыни, Псков и Новгород должны поплатиться за наглость.
Всем своим видом Никифор показывал негодование от слов Всеслава, но помалкивал.
И вдруг среди полной тишины, наступившей в тереме, раздались какие-то шорохи в сундуке, расположенном в углу. Обычно в нём хранилась посуда для пирушек князя, и загадочные звуки всех озадачили. Но никто из присутствующих ещё не успел как-то среагировать, когда внезапно сундук открылся и из него выскочил воин со странным громоздким луком.
Всего за мгновение лучник прицелился и выпустил три стрелы. Они воткнулись в стол, пригвоздив рукава одеяний Ратимира, Эстина и Никифора. А лучник, заметив недоумение и испуг на лицах собравшихся, громко засмеялся и произнёс:
– Я, как светлейший князь на совете, сковал вам руки!
Стрелка звали Вадил, именно о нём полоцкий князь упоминал в начале совещания. Мой отец мало что знал об этом человеке. Вадил был благородного происхождения, потомком знати, правившей в Полоцке до призвания варягов на Русь. Вадил был известный гуляка и главные подвиги он совершал на любовном поприще, ходили сплетни не только о молодых девушках, но и о замужних женщинах, чем Вадил и прославился. Некоторые считали Вадила сумасшедшим, но когда-то в походе полоцкого войска на торков ещё совсем юный Вадил спас жизнь князю Всеславу, и с тех пор ему многое прощалось.
– Прости Господи, как это всё понимать? – придя в себя и озирая испорченную дорогую рясу, возмутился епископ.
– Да, как, ваше преосвященство? Значит, когда нужно навязать кому-то христианство, то все методы хороши, и по жестокости церкви равных нет. А если ваша власть уже установилась, вы живёте в роскоши и обираете людей, то сразу кричите о согласии и стабильности. И вы ещё осуждаете князя за попытку защищаться? – с усмешкой произнёс Вадил.
