— Ой елки-иголки… — на языке вертелись совсем другие комментарии. — Да замолчи ты уже, Марья! — не выдержав давящего на мозги ультразвука, прокричала я. Кажется помогло, потому что девочка замолчала. — Что случилось? Зачем так визжать?
— Ты… Ты поднялась вверх! — тыча в небо пальцем, срывающимся голосом проговорила Марья.
— Как это? — я удивилась и потерла свой ушибленный зад.
— Откуда я знаю?! — нервно возмутилась девочка. — Ты просто сидела рядом, а потом я немного отвлеклась, глядь на тебя, а тебя нет! Я еще удивилась, как это ты так незаметно встать и отойти умудрилась. А потом поглядела наверх, а там ты сидишь, как ни в чем не бывало, только под тобой пустота!
— Ага! Только с каждым мгновением вы все выше и выше поднимались, — отмер Сережка.
— Да? — мне все равно верилось с трудом.
— Слушай… — Марья прикрыла рот ладошкой и выпучила глаза, — может, у тебя магия проснулась?
Я сопоставила то, что видела своим внутренним зрением и что видели мои маленькие друзья, и решила, что так и есть. Свершилось! Но осознать произошедшее в полной мере и порадоваться мы не успели — нас все же посетила маменька. Она уставилась на нас с Марьей с таким возмущением и неодобрением, что мы даже поежились.
— Что это на вас надето? — наконец, выплеснула она свое негодование. — Откуда у вас эта ужасная одежда? Это же срам! И что это за занятия такие, что требуют от девушек так себя вести?! — Она указала на наши совсем не дамские позы лотоса. — Все! Да чтобы я позволила такому происходить в своем доме?! Да никогда! Бесстыдницы! Запру дома обеих! — бушевала она, даже не пытаясь выслушать объяснения. — Это ведь все она виновата! Да, Дусенька? — со злобой глядя на Марью, проговорила она, найдя, наконец, корень всех бед. — Ууу! Сегодня же выставлю это исчадие из своего дома, и пусть мне Поликарп Харитонович хоть слово скажет!
Все. Это было последней каплей в чаше моего терпения. И если обвинения в непотребном виде и позе я еще понимала и даже принимала, если нежелание выслушать списывали на шок, то желание вышвырнуть из дома ребенка всколыхнуло во мне такую волну протеста и неприятия, что в глазах потемнело. В ту же секунду воздух вокруг меня пришел в движение и закрутился спиралями, подняв с земли мелкий мусор и листву.
— Маменька! — мой голос прозвучал так впечатляюще, что ребята даже присели. Я и сама удивилась тембру, звучавшему так, будто вещал глас с небес. — Я возвращаю своему телу элементарную возможность двигаться и вообще жить! В каком виде и как это делать я буду решать сама! Потому что вы, маменька, никаких предложений мне не озвучили! И я не дам вам вышвырнуть из дома ни в чем не повинного ребенка!
Ветер взвился вокруг меня еще сильнее, но княгиня была не робкого десятка. В ее взгляде появилась боль и отчаянная решимость:
— Да что ты понимаешь, девчонка?! Это не тебя предал и опозорил муж! Не в твой дом привет прижитое на стороне дитя! Не тебе приходится краснеть от колких замечаний подруг каждый раз, когда о ней заходит речь!
Я вспомнила своего не состоявшего жениха, боль и растерянность, что испытывала в момент, когда застала его со своей подругой… И я смогла бы понять эту женщину, если бы не одно но: Марья не виновата, что ее отец кобель, а для родной матери оказалось лучше отдать ребенка ему, и пальцем не пошевелившему, чтобы примирить свою жену с плодом своей измены. Но я понимала и то, что вымещать свою боль и обиду на беззащитном ребенке — низко и недопустимо!
