Направление Турции поменялось на сто восемьдесят градусов. Стояли амбициозные цели: сокращение инфляции, работа заводов и предприятий, курс на создание экономического чуда, как в Германии и Японии. «Решения» были, по сути, выжимкой рекомендаций, которые предлагал Турции Международный валютный фонд, как горькие и неглотаемые, но нужные стране для исцеления экономики, пилюли. Протекционистская экономическая политика, насчитывавшая более пяти десятков лет, была махом отменена.
Запустили свободное формирование цен и банковских процентных ставок, открыли нараспашку двери иностранному капиталу, затормозили протекционистские закупки сельхозтоваров. В результате шоковой терапии цены подбросило как волейбольный мяч на хорошей подаче: некоторые товары подорожали на сто процентов, какие-то на сто двадцать – сто тридцать, что-то выросло в цене на все триста. Не успев оправиться от подорожаний, турки учились работать по правилам свободной конкуренции.
Политический перевес сместился в сторону людей в погонах, поэтому новый курс необходимо было первым делом объяснить военным. На эту встречу Демирель взял с собой Озала, чтобы объяснить суть экономической программы. Об экономике говорили бойко. На вопросы о терроре столь же однозначных ответов не было. Военные требовали расширения своих полномочий.
На юге и юго-востоке Турции активизировались сепаратистские настроения, вылившиеся в очередную волну террора. Военные в секретных докладах констатировали общественные настроения, направленные на отделение – создание курдской автономии с центром в Диярбакыре. В Генштаб просачивалось лобби сторонников военного переворота. Ком проблем нарастал с такой скоростью, что люди в погонах и при оружии не заставили себя долго ждать.
Президенту Фахри Корутюрку Генштаб поставил ультиматум – либо вы поставите заслон террору, либо это сделаем мы. Корутюрк только и думал, что о скором истечении срока полномочий. Ни одна из сил в стране не приняла нервный выпад военных на свой счёт.
Подавление полицией стачки заводских рабочих в Измире вылилось в кровопролитную бойню.
А ответом стали партизанские вылазки.
Жажда неповиновения властям распространилась на университеты как агрессивный коронавирус. Улицы заполнились баррикадами, бедные районы поглощал огонь. Вой на гражданских с полицией продолжалась две недели. С полицией боролись партизанскими методами. Военные усмирили эту вспышку, но доклады высокопоставленным армейским начальникам об угрозе гражданской войны продолжались. Эта бочка с порохом могла взорваться в любой момент, потому что отчеты под грифом «секретно» стали говорить о том, что разделение на правых и левых произошло и внутри армии. Это означало, что потенциально образовывались два лагеря. Оба вооружены и обучены, оба практически равны по силе.
Уличные схватки и заказные убийства ежедневно приносили адский урожай в виде двух десятков жертв с обеих сторон. «Аллаху акбер…» безостановочно разрывались громкоговорители мечетей. Муэдзины пели за упокой.
Город Чорум 1980-го превратился в анклав, в котором кипела межконфессиональная рознь, ловко подогретая коварной профессиональной рукой. «Кровь за кровь, месть за месть» скандировала толпа молодчиков, двигаясь по оживлённому центру города. Потом булыжники полетели в лавки торговцев-алавитов, за ними последовали погромы и пожары домов. Город моментально разделился на левых алавитов и правых суннитов. Вторая волна погрома уже встретила вооруженное сопротивление. Дороги перегородили баррикадами, на улицах стали свистеть пули. По городу распространился слух о том, что питьевая вода заражена.
