Стук входной двери, а внутри радость и облегчение от того, что это брат вернулся, но лучше перестраховаться. После недавнего инцидента осторожность не помешает. Замираю, затаив дыхание, а руки, сжимающие сковородку, дрожат.
— Ева? Ого, — смеётся брат, зайдя в кухню. — Опусти сковородку, это я.
У него на лице довольная улыбка, а мне стукнуть его хочется всё сильнее, но своё "оружие" всё-таки опускаю.
— Где ты был?
— Гулял, — пожимает плечами и запускает руку в порядком отросшие волосы.
От его спокойного тона и улыбки на лице взрываюсь. Не могу смириться, что он так спокоен сейчас, задыхаюсь от несправедливости и обиды.
— Гулял? А ничего, что меня недалеко от дома какой-то упырь поймал и лапал, потому что ты там что-то кому-то задолжал?! Ты слышишь? Меня чуть не изнасиловали только что!
Выпаливаю на одном дыхании, а глаза Артёма округляются. И без того бледное лицо становится белее мела. Одним длинным шагом преодолевает разделяющее нас пространство, сжимает в объятиях и в макушку целует. Ощущаю, знакомый с детства аромат, и слёзы текут из глаз. Мне так хочется снова почувствовать себя маленькой, беззащитной, а не весь этот мрак, в котором жить вынуждена.
— Евочка, прости, милая моя, — бормочет, сжимая до хруста в рёбрах. — Обещаю, что всё теперь точно будет хорошо. Веришь мне?
Не верю, но молчу. Я столько раз слышала эти обещания, что уже и неинтересно. Резко вытираю слёзы, потому что надоело плакать.
— Я нашёл способ заработать деньги, много денег, — заявляет, отпустив меня. Чайник закипел, и свист режет по ушам. — Скоро всё будет хорошо.
— Тёма, может быть, просто на работу устроишься?
От этих слов брат морщится, будто гадость съел. Работать он не любит, иначе не лазил бы ночами в поисках неприятностей.
— Обязательно устроюсь, но чуть позже, — улыбается, наливая в чашку кипяток.
— Тебя просили позвонить по какому-то известному номеру.
Артём дёргается, кривится и старательно помешивает сахар в чашке, не глядя на меня.
А я присаживаюсь на стул, смотрю на суетящегося брата, и такое бессилие наваливается бетонной плитой, что даже шевелиться не хочется.
3. 3. Роджер
— Снова от поздравлений прятался целый день? — Викинг ставит передо мной бутылку пива, прячет улыбку в русой бороде и снова принимается за работу. — Как маленький, в самом деле.
Делаю большой глоток, а Викинг продолжает перебирать бумаги на своём рабочем столе, сосредоточенно вглядываясь в цифры отчётов и буквы докладных записок. Такой серьёзный, когда с головой в дела “Бразерса” ныряет, до неузнаваемости меняется, превращаясь в грозного босса, от одного взгляда которого у многих подчинённых поджилки трясутся и голос пропадает. Но я-то знаю, каким он бывает, когда не поглощён процессом управления.
Пью пиво и молчу, потому что Вик и так знает ответы на все свои вопросы. Нам давно уже не нужно что-то друг другу объяснять или доказывать, как-никак тридцать, мать его лет, знакомы. Это же целая жизнь взрослого человека. Столько вместе пройдено, столько пережито: огромная радость и всепоглощающее горе, когда душа рвётся на части, а от бессилия лишь кулаки до хруста сжимаешь и лупишь ими стену, пока костяшки в фарш не превращаются. Мы через многое переступили, неизменно оставаясь рядом, часто жертвуя всем во имя чего-то большего, но дружба наша во все времена — превыше всего.
— Карл вчера наяривал, неугомонный наш, — произношу, делая ещё один глоток, а Викинг вскидывает на меня льдистый взгляд и ухмыляется. — Каждый год одно и то же. И чего ему спокойно не живётся?
