И надо же было такому случиться, что на следующий день они встретились лицом к лицу, притом без посторонних, которые могли бы воззвать к здравому смыслу юного гасконца и офицера королевской гвардии. Сестре шили новое платье, потому что в старом, практически в обносках, она не могла выйти со своим будущим женихом в свет, а мать сопровождала ее к портному.
– Вы опять пришли? – грубо спросил Мишель. – Шевалье, назойливость не входит в перечень христианских добродетелей.
– Не вам решать, куда мне ходить и что делать! – наливаясь от злости кровью, с горячностью ответил офицер.
– Я не желаю видеть вас в своем доме, – Мишель из последних сил старался не потерять самообладания. – Поэтому вам лучше развернуться и уйти отсюда подобру-поздорову.
– Мсье, вы еще сосунок давать мне такие советы!
– Будь я постарше, моя шпага показала бы, кто есть кто!
– Ах, мы еще и шпагой умеем владеть? Ну надо же… А я думал, она болтается у вас на боку в виде украшения. Короче, если ты еще раз, щенок…
Это уже был перебор. Едва прозвучало слово «щенок», как гасконский нрав взял верх. Мишель де Граммон выхватил шпагу из ножен и крикнул:
– Защищайся, разряженный павлин!
Офицера не понадобилось долго уговаривать взяться за оружие. Задета была его честь, а в такие моменты французские дворяне плевали с высокой колокольни на запреты кардинала Мазарини – парижане знали, что именно он составляет все королевские эдикты. Гвардеец обнажил шпагу, и улица наполнилась звоном стали. Окна вторых этажей как по команде открылись, и любопытные матроны и девицы разных возрастов с извечным женским любопытством принялись, как в театре, наблюдать за ходом поединка, который явился для них отличным развлечением в череде скучных дней, заполненных монотонной домашней работой и ссорами с соседками, тем более что на улице Могильщиков дуэлянты дрались очень редко.
Но дуэль закончилась, едва начавшись. Наверное, гвардейский офицер понадеялся на свое боевое прошлое и большой опыт подобных поединков, тем более что против него выступал неоперившийся юнец, которого не стоило воспринимать всерьез. Конечно же дрался ухажер Колетт по всем правилам, да вот беда – ему встретился противник, который эти правила благодаря науке бретёра Пьера де Сарселя напрочь игнорировал. Мало того, Мишель с утра хорошо размялся в фехтовальном зале, и его мышцы сами делали то, что должно, нередко опережая мысль.
Парировав выпад офицера, отбив его клинок вверх, Мишель, до этого работавший в высокой стойке, вместо того чтобы отскочить на безопасное расстояние, неожиданно поднырнул под шпагу гвардейца и стремительным выпадом поразил его в живот. Этот прием из-за своего малого роста Мишель де Граммон решил сделать своим козырем и старался довести его до совершенства.
Офицер упал, кровь хлынула на камни мостовой, дамы дружно ахнули, и окна тут же закрылись – никому не хотелось выступать в роли свидетеля, когда появятся городская стража и помощники прево. Мишель неторопливо вытер шпагу и с победной ухмылкой подошел к поверженному противнику. Молодому человеку было не чуждо сострадание, поэтому он обратился к офицеру с такими словами:
– Мсье, я позову лекаря, чтобы вам сделали перевязку.
Но гвардеец не ответил. Присмотревшись, юный бретёр понял, что его противнику помощь уже не нужна, – офицер был без сознания и, похоже, при последнем издыхании. Его бледное лицо быстро принимало синеватый оттенок, и Мишель заключил, что рана чересчур серьезная и бинты не понадобятся.
