Касатки – это киты-убийцы.
Я тоже тебя очень люблю!
Твоя дочь, Даша Орфаник».
Даша написала свой первый ответ Надежде.
Складывая криво оторванный листок, ей показалось, что руки снова перестают ее слушаться. Она сощурила глаза и взмолила потолок, чтобы это было не так. В этот раз он внял ее просьбе. Даша не отвечала маме полторы недели – ровно столько, сколько прошло с ее последнего приступа.
С тех пор, как проявления эпилепсии усилились, на уроках ее пересадили на последние парты, к окну. Так было легче. Всем.
Даша писала маме прямо во время диктанта, поэтому в конце занятия сдала работу, в которой были только начало текста и его конец. Когда прозвенел звонок, уже по привычке она сделала вид, что мешкает, собираясь, лишь бы не встречаться лишний раз с нечитаемыми взглядами учителя и одноклассников.
Дети в возрасте десяти-одиннадцати лет очень жестокие. Не злые, а именно жестокие. Злость – это почти всегда осознанный акт, а жестокость вполне может быть неосознанной, особенно если ты еще ребенок, и родители не читали тебе Маяковского. Дети в Дашином классе ото всех остальных ничем особенным не отличались. Поэтому общение с одноклассниками превращалось в хождение по канату: одно неверное движение, неаккуратно сказанное слово, или неосторожный жест могли стать искрой, в момент взрывающей желание одного ребенка обратить на себя внимание других детей самым коротким и верным способом – скандальной шуткой. Маленький Герострат1 живет почти в каждом, а вот маленький Маяковский в редком человеке.
Среди Дашиных одноклассников был как минимум один маленький человек, который знал, что такое – хорошо, и что такое – плохо. Его звали Лиза Лис. Девочка-щепочка в синем джинсовом платье без рукавов и белом хлопковом бадлоне под ним молочно улыбалась выдающимися резцами зубов, и морщила крохотную впадину курносого пятачка.
Радуясь на то, как другие дети бегают по рекреации, завороженные каждый своей игрой, сама Лиза не играла. Она ждала, пока из кабинета русского языка появится ее лучшая подруга – Даша Орфаник.
Когда Даша наконец-то, едва не волочась, показалась в дверях, Лиза мгновенно шмыгнула к ней и, прильнув губами к уху более высокой подруги, стала что-то шептать. Руки в белых рукавах бадлона обхватили худенькие плечи Даши, и та совсем чуть-чуть улыбнулась. Улыбнулась так, что этого бы никто другой в коридоре, кроме Лизы, и не заметил. Семеня, и стараясь не задеть других школьников, они припустили к противоположному концу рекреации, и скрылись за поворотом на лестницу.
В столовой стоял настоящий гам. Большая перемена каждый день собирала аншлаги вокруг буфета с обедами, выпечкой и компотом. Проталкиваясь от прилавка сквозь месиво ребячьих тел, каждое из которых норовило вытянуть через головы остальных ручонку с деньгами и, нацелив страждущий взгляд на буфетчицу, загробным голосом вынуживало: «Возьмите у меня!», «Ну, возьмите!», Лиза в один миг выкупила ожидающую ее Дашу. Та снова спряталась у окна, в дальнем углу. Солнечный свет, проникнув сквозь стекло, маскировал ее ото всех лишних глаз. Он падал на Дашины длинные, пшеничного, как и у мамы, цвета волосы так, что беглому взгляду могло показаться, что место свободно и пригрето лишь мартом.
Лиза положила на пластиковый стол тарелку с пирожками и два компота из сухофруктов. Оправляя платье, она села прямо напротив зачарованной чем-то подруги и сказала:
