Матрена не дослушала тетку Серафиму, уронила голову на руки и зарыдала в голос. Женщина посмотрела на нее, махнула рукой и вышла из душной кладовки, где жила Матрена.
– Ну поплачь, коли хочется. Женские слезы – вода, которая из бездонного родника льется.
***
Спустя пару месяцев Матрене и Тихону сыграли свадьбу. На следующий день свекр самолично перевез скудные Матренины пожитки в свой большой дом. Их вышла встретить молодая рыжеволосая женщина. Она широко улыбнулась в знак приветствия, и Матрена выдавила из себя ответную улыбку.
Она думала, что ее сразу поселят в комнату мужа, но свекровь Анна Петровна, худая, сгорбленная и глухая на одно ухо, привела ее в комнатку над вторым этажом, под самой крышей.
– Тут тебе будет удобнее, Матрена, – громко проговорила она, – Тиша, сама понимаешь, еще не дорос до семейной жизни.
Матрена кивнула и поклонилась женщине в знак уважения, а когда та вышла, вздохнула с облегчением и села на жесткую кровать.
– Из кладовки на чердак! Это ли не счастье? Спасибо тебе, тетка Серафима! – ехидно произнесла Матрена и криво улыбнулась.
В тот день она так и не вышла больше из своей комнатушки – не спустилась ни к обеду, ни к ужину. Перед сном к ней тихонько постучалась и сразу заглянула в комнату улыбчивая женщина с рыжими волосами – та, что встречала ее.
– Ну что, давай знакомиться? – радостным голосом проговорила она, – меня Настасьей звать. А ты, говорят, Матрена?
– Верно говорят, – ответила Матрена и криво улыбнулась.
– Что ж, будем родниться!
Настасья присела на койку рядом со своей новой родственницей, отбросила за спину тяжелые рыжие косы и, вынув из-за пазухи тряпицу, осторожно развернула ее.
– На, поешь, – улыбнувшись сказал она и протянула Матрене несколько кусков сдобного пирога, – меня когда-то также в этот дом привели, уж я-то знаю, каково тебе сейчас. Лучше ешь, голодной-то и заболеть не долго. А нам болеть нельзя. Дом большой, работы невпроворот. Мужчины с утра уходят, все хозяйство на нас, бабах. Это хорошо, что тебя привели, хоть немного полегче будет.
Матрена взяла кусок пирога и, смущаясь, надкусила его.
– Как тебе тут вообще живется? – спросила она, не глядя на Настасью.
– Сносно. Уж получше живу, чем в родном доме жила.
Матрена повернулась к Настасье и вопросительно взглянула на нее, жуя пирог.
– Да родители у меня уж больно бедны, а ртов голодных много! Даже не знаю, как выжила с ними. Когда к нам Яков Афанасьич свататься пришел, это было как чудо какое-то. Я без раздумий согласилась. И… Почти ни разу не пожалела.
– Почему “почти”? – спросила Матрена, отложив оставшийся кусок пирога.
Настасья отвела глаза в сторону, лицо ее стало загадочным:
– Потом как-нибудь расскажу, – ответила она.
– А где же муж твой? Не видать его в доме!
– И верно заметила, не видать, – задумчиво повторила Настасья, – Яков Афанасьич Мишу моего в рекруты отправил на десяток лет. Говорит, нужно силы и ума сынку набраться, а потом уж своим домом жить.
– А ты что же, без мужа тут живешь? – удивилась Матрена.
– А что мне остается? Живу при свекрах. Сама-то ты бы куда ушла на моем месте? Некуда идти!
На несколько секунд в комнатушке повисло молчание. А потом Настасья повернулась к Матрене и широко улыбнулась. Улыбка у нее была очень красивая – губы пухлые, сложены аккуратным бантиком, зубы ровные, белые, на щеках – озорные ямочки, а все лицо покрыто рыжими веснушками. Она казалась Матрене совсем юной, несмотря на то, что была старшее ее почти на десять лет.
