Я тяжко вздохнул и принялся за работу. Наклонившись, я приподнимал обвисшие к земле широкие листья, аккуратно снимал с них улиток и бросал в корзину.
Я прошёл только два ряда из конца в конец, а корзина уже заполнилась на треть. В одном месте я увидел повреждённую подпорку. Стойка прогнила у самой земли и обломилась, а перекладина всей тяжестью повисла на виноградной лозе. Пришлось искать подходящий колышек и ремонтировать.
Через пару часов от непрерывных наклонов у меня заломило в пояснице. Иногда я приседал на корточки, но тогда быстро затекали ноги и начинали болеть колени. В животе бурчало от голода. Солнце поднялось высоко и припекало не на шутку.
Вот тоже – Солнце! Неужели нельзя было назвать звезду своей новой планеты как-нибудь по-другому? Жаровня, например. Или Адская Топка. Никакой фантазии нет у наших фермеров.
Всё, хватит с меня! Корзинка почти полна, а пот уже льёт по спине ручьями. Опять рубаха будет вонять.
В самом деле, не сожрут же улитки весь виноград. А если сожрут – тем лучше. Меньше вина достанется папаше. Он когда выпьет – ещё сильнее нудит. Лучше бы песни пел, как дядька Томаш.
Ясное дело, возвращаться домой к обеду я не собирался. Зачем вышагивать три километра по пыльной дороге, если можно развести костёр и напечь улиток с молодой кукурузой? Зря, что ли, я их всё утро собирал?
Неподалёку от виноградника текла в лесу небольшая речушка. Там у меня было укромное место. Колючие заросли чапыжника скрывали зелёную лужайку на берегу тихой тёмной заводи, в которой хорошо купаться. В этом местечке я прятался от папаши, когда мне хотелось спокойно подумать.
Я подхватил тяжёлую корзину и решительно направился к реке. Но не успел пройти и двадцати шагов, как наткнулся на дядьку Томаша. Верно говорят: кого вспомнишь, того и встретишь. Хотя, встречей это назвать было нельзя.
Сладко похрапывая, дядька Томаш спал в тени виноградных кустов. Рядом стояла корзинка, на дне которой вяло копошились несколько улиток. А поодаль валялась пустая бутылка.
Дядька Томаш стал сильно выпивать четыре года назад, после того, как плугом ему раздробило ногу. Доктор Ханс пытался её спасти, да что толку? Раздробленная ступня посинела и раздулась, ногу пришлось отрезать по самое колено. С тех пор дядька Томаш ковылял на деревянной ноге и выпивал всё больше и больше.
Я присел на корточки и потряс его за плечо.
– Дядька Томаш! Проснитесь! Тётя Джуди будет ругаться.
Пьянчуга только почмокал губами и перевернулся на другой бок. Если он и впрямь выдул целую бутылку, то теперь его не добудишься.
Однажды дядька Томаш заснул в церкви прямо во время службы. Так пастор и говорил целый час под его храп. Думаете, проповедь была о вреде пьянства? А вот и нет. Пастор говорил о сострадании и любви к ближнему.
Я поднял бутылку и понюхал горлышко. Пахло не вином, а настойкой, наподобие той, которую делает папаша. А может, папашина настойка и есть. По бутылке разве поймешь? Они все одинаковые – в посёлке только один стеклодув.
Я снова потряс дядьку Томаша. Он открыл мутный глаз, посмотрел на меня и важно сказал:
– Ангелов посылает Создатель грешникам, дабы помочь им, обуздать и вразумить их!
Затем закрыл глаз и снова захрапел, присвистывая.
Ангелом я себя не считал, но и просто так бросить дядьку Томаша не мог. Жалко его – он хороший человек, только жизнь круто с ним обошлась. Да и тётя Джуди добрая. Одно время она часто приходила к нам – плакала и жаловалась маме на мужа. А самому Томашу ничего не говорила, только поддерживала его и хвалила.
