К тому же… ужасные страшилки, ведь, бывало, в палате все вместе, младшие и старшие. Девчонки побольше как заведут заунывными голосами песню: Тускло Светит Луна Хоронясь За Листвою По Дороге Ночной Едут Трое Ковбоев
так и видится эти Трое
Отто Зигфрид и Ульбрихт
едут, конечно, чтобы выкрасть ее. Вот они привязали коней. Сапоги подтянули. И, поправив ножи, в корпус к ним заглянули. Крадучись пробрались мимо спящей, по обыкновению, дежурной. Поднялись по лестнице. Вот уже их шаги можно различить в коридоре. Тихое позвякивание оружия.
[Космонавты Гитлера]
В окружающем было что-то привычное, из самых глубин памяти. Он снова прикрыл глаза и мысленно нащупывал, испытывал на прочность связи, что помогут… что ему теперь поможет? где он? что он? в каком углу… промозглом, с жестяным режущим воздухом? Запах мокрой шерсти, волглого брезента, чего-то резкого, медицинского, дезинфицирующего. Дымная едкая копоть. Скрежещут отриконенные ботинки по камням. Кто-то огромный вздыхает, ворочается в тесной пещере. Низкие давящие своды. Склеп. Накрывает волна воспоминаний… Если он уже где-то в иных пределах, то неужели и там горние существа (высокоГОРНЫЕ?) разводят пену для бритья, варят кофе, клацают тяжелыми горными ботинками… Да, он всегда думал… он думал… в этот мыльный порошок добавляют и что-то молочное… и медовое… И воск. И пчел. Злых свинцовых пчел. Но кофе? Густой аромат течет поверх, давит ко дну все остальные слабые течения. Ради этого стоит пошевелиться, попробовать привстать.
«Зигфрид, – он позвал, прошептал в окружающий сумрак, обращаясь к едва различимой фигуре великана. – Ты видел… черного коршуна?»
– Ульбрихт? Доброе утро, как спалось?
Он сидел на корточках, обернулся… скалистый подбородок в белых клочьях ваты, тумана… Он брился. Зигфрид! Игрок в покер. Мастер блефовать. Блеск опасной бритвы оставил на щеке ровную глянцевую просеку в щетине ночи.
– О, бог мой, кажется… пахнет кофе?
– Да, тебе его надо выпить прямо сейчас, я заварил в кружке. Кое-как вскипятил… примус протек, расплющило. Пока натаял лед, чуть не полыхнуло. Боюсь, еще раз нагреть не получится. Но побриться и умыться хватит, есть теплая вода.
Есть теплая вода… отлично. Так же он улыбался на суровом Вег-дер-Югенд, «Пути молодых», на северной грани Чима-Уна. Брился у подножия заснеженных гребней Юнгфрау и Менха. Заваривал кофе в ледяной пещере у мистической вершины Айгер. Ведь все, кто входит в Братство, – лучшие спортсмены, признанные горовосходители. А побриться… что же, неплохая идея! Во всяком случае, бритва…
У меня в руках будет бритва, подумал Ульбрихт.
Зигфрид приблизится ближе… нет… Он с сомнением глянул на толстый ворот свитера, подпирающий волевой подбородок одного из лучших скалолазов Рейха. И потом, рука… правой он может двигать, а левой с трудом, и опереться не на что. Ноги онемели, он их почти не чувствует. От горла в грудь – словно разверстая огненная шахта, каждый вдох дается с трудом. Сколько еще осталось? Здесь, на высоте, надо беречь каждый глоток воздуха.
– Примус был… у Клауса?
– Да, вот его рюкзак… удалось выдернуть… все вперемешку…
– А письма? Они остались? – прохрипел Ульбрихт. – Письма… ведь мы несли их… там, в железных коробках…
– Да, остались… я, сколько смог, – перебросал в мешок, очень трудно поднять сюда. У Отто раздроблена нога… в общем, с ногой… это непоправимо… Пришлось вколоть морфий, все ампулы, что оставались. Забылся под утро.
