Между нами условия были таковы, конечно, на словах: деньги Найденова, а моя работа, то есть я должен был переехать в Кострому и там заведовать кондитерской. Найденов же не мог ехать в Кострому, потому что он имел в Ярославле торговлю железом, я должен был перед ним отчитываться ежемесячно. В помощь мне была «командирована» его сестра Варвара Федоровна, чтобы освободиться от чужой продавщицы в нашем магазине.
Итак, в 1907 году я сделался, на свою беду, кондитером. С первых же месяцев я понял, что дело это не пойдет по разным причинам: во-первых, и самое главное, у моего приятеля, Найденова, оказалось очень мало денег, и нам приходилось все время испытывать недостаток товаров вследствие нехватки оборотных средств, и второе – наше незнание кондитерского дела. Так, например, осенью нужно было заготовить на целый год всевозможных фруктов в разных видах. На это нужно было тысяч 6 – 7, а у нас их не было.
Пробившись с этим делом около двух лет, мы его ликвидировали с грехом пополам, и я уехал опять в Ярославль».
От Костромы до Ярославля восемьдесят километров. Можно сказать, что господин Дмитриев толком-то никуда не уезжал. Однако, все равно – город чужой, слегка враждебный и уж точно настороженный. О том, чтоб кто-нибудь направил, подсказал, и речи не идет. Наоборот, пожалуй что, подсказывали, да в другую сторону, чтоб побыстрее предприимчивые ярославцы выехали с костромской земли.
Они и выехали.
* * *
Кстати, на масленицу здесь существовал обычая, в общем-то, довольно дикий: «В эти дни было массовое гуляние по галерее Гостиного двора, именовавшееся „слонами“ от слова слоняться. Здесь прохаживались или стояли под арками девицы на выданье, разодетые в бархатные шубы на меху, большей частью на лисьем, и держали в руках по нескольку платков, показывая этим достаток семьи. Тут же прохаживались женихи, высматривая себе подходящих невест. В особенности многолюдны были эти слоны до 1914 года. В связи с войной и уменьшением количества женихов далее они из года в год сокращались».
* * *
После революции торговля в костромских рядах, конечно, поутихла. В нэп возник некоторый всплеск, но тоже не на долго. Туго пришлось после войны, когда в Союзе отменили карточки. Одна из костромичек, Т. Попова вспоминала: «Стояли во дворе 12-го магазина, ну, не ночь, но с раннего утра, и весь день, писали номера на ладошках, младших оттирали. Когда начинали выдавать, бежала домой, сказать, что дают. Наверное, муку».
К ней присоединялась и другая жительница города, М. Виноградова: «С рынка все приносили. Центральный рынок – только продовольствие, а на Сенном – и продовольствие, и барахолка. А в магазинах не было ничего. Хлеб – пока были карточки – купить было легко, а потом отменили, очереди до умору стояли. За хлебом-то не так, а вот к празднику, когда муку давали или консервы, американские консервы. Доставалось не всем, только начальству. Сладкого не было, жиров не было. Иногда раз в год давали масло топленое, коровье. Хорошо жили те, кто в магазине работали.
Приходили на рынок часов в семь, а работа начиналась в полдевятого. С утра все разбирали. То есть, сходила на рынок, все приготовила и ушла на работу. Мяса было на рынке полно, потому что деревни были не разорены. Мяса было сколько угодно, но надо было деньги, а денег было немного. Наша семья баранину покупала. Баранина была дешевле всех. Были мясные ряды, внизу. На свинину, говядину не смотрели даже – баранина была самая дешевая. В деревнях много овец держали, на шерсть, на валенки, и тулупы шили… Молоко покупали у татар: нарукавники белые, белый фартук. Они опрятные очень были. Из-за реки Костромы приезжали. Теперь там не деревни, а море костромское. Они в кружевах, они богатые были. У татар молоко было чище почему-то и не пахло ничем. Не кипятили молоко-то, все время сырое было.
