– Вам известно, – спросил он наконец, – что наша армия вооружается винтовками нового образца?
– Увы, – покачал головой Иван Дмитриевич. – Я человек штатский, даже охоту не люблю. Предпочитаю рыбалку.
– Старые дульнозарядные ружья переделываются по системе австрийского барона Гогенбрюка, – объяснил поручик. – Чтобы заряжать с казенной части.
Для наглядности он пальцем похлопал пониже спины бронзовую Еву на чернильном приборе.
– Отсюда… Понимаете?
– Очень интересно, – сказал Иван Дмитриевич. – Вы пришли сюда за тем, чтобы это мне сообщить?
Поручик быстро заглянул в спальню, в кабинет и лишь потом, убедившись, что никто не подслушивает, начал рассказывать, как зимой его приставили к особой команде, проводившей испытания нового оружия. На испытаниях присутствовал сам Гогенбрюк и некто Кобенцель, тоже барон, какая-то мелкая шушера при австрийском посольстве. До обеда стреляли из гогенбрюковских винтовок, после принесли партию других, изготовленных по проектам русских оружейников, и – странное дело! – все они по меткости боя и по скорострельности дали результат гораздо худший, чем на прежних стрельбах. Никто ничего не мог понять. Изобретатели рвали на себе волосы и чуть не плакали, инспекторы сокрушенно разводили руками. В итоге принц Ольденбургский, который в тот день якобы случайно посетил испытания, рекомендовал поставить на вооружение пехоты именно винтовку Гогенбрюка. Лишь на обратном пути, когда возвращались в казарму, он, поручик, учуял, что от его солдат попахивает водкой.
– И ведь не сами напились! – рассказывал поручик. – За обедом, оказывается, их позвали к своей карете Гогенбрюк и Кобенцель и поднесли каждому чуть ли не по стакану. На радостях будто бы, что винтовка так хорошо показала себя в их руках. Оттого-то мои молодцы после обеда медленнее заряжали и хуже целились.
– Ай-ай, как нехорошо, – равнодушно сказал Иван Дмитриевич.
– Слушайте дальше. На другой день я представил рапорт в Военное министерство, но ходу ему почему-то не дали. Написал донесение Шувалову – тот же результат. Ладно Гогенбрюк, он лицо частное. Так ведь и Кобенцель, этот провокатор, не только не был наказан, а еще и получил повышение, стал секретарем посольства. Причем исхлопотал ему это место покойный хозяин дома, где мы с вами, господин Путилин, сейчас находимся. Вас это не наводит на размышления?
– Пока нет.
– А если я вам скажу, что еще осенью фон Аренсберг ездил на охоту с принцем Ольденбургским, Кобенцелем и Гогенбрюком? И что все они были вооружены этими самыми винтовками? Весьма знаменательное совпадение.
– Винтовка-то хоть хорошая? – спросил Иван Дмитриевич.
– Неплохая.
– Так в чем же дело? Пускай.
– Но есть и получше. – Поручик начал нерв-ничать. – Скажу без ложной скромности, сам предложил превосходную модель. Трудился над ней три года и довел до совершенства. Ударник прямолинейного движения! Представляете? Пружина спиральная! Дайте лист бумаги, я нарисую.
– Не надо, – испугался Иван Дмитриевич.
По этому предмету он знал лишь то, о чем во время унылых семейных обедов по воскресеньям распространялся тесть, отставной майор. Ружье, точнее русское ружье, он считал особым стреляющим добавлением к штыку, который, как известно, молодец, чего про пулю не скажешь. В числе главнейших достоинств, какими должно обладать это второстепенное добавление, тесть полагал два: толщину шейки приклада и вес. Чем толще шейка, тем труднее перерубить ее саблей, когда пехотинец, защищаясь от кавалерийской атаки, поднимет ружье над собой. А тяжесть оружия развивает выносливость у нижних чинов. Если оружие будет чересчур легким, солдаты избалуются.
