В тот памятный день, 13 октября, Алексей Николаевич не мог сдержать своих чувств. Я никогда раньше не видел его таким возбужденным, точнее, в столь приподнятом настроении. Он рассказывал, как остро и принципиально проходила дискуссия на заседании Президиума ЦК, когда впервые лидеру партии и государства, в руках которого была сосредоточена неограниченная власть, прямо и откровенно высказали все о его поведении и ошибках. Об октябрьском (1964 г.) Пленуме ЦК написано много, бытуют различные точки зрения по поводу освобождения Н. С. Хрущева. Это и понятно. Ведь ныне деятельность Никиты Сергеевича рассматривается на фоне брежневского «застоя», а в то время к ее оценке подходили с позиции начавшегося после XX съезда партии процесса обновления, т. е. более требовательно.
Без сомнения, Хрущев был смелым политиком, напористым в достижении намеченных целей, умел увидеть и поддержать передовые направления в развитии народного хозяйства, но допускал при этом немало ошибок и просчетов. Он был человеком крайних суждений: если сборный железобетон в строительстве, то – долой кирпич, металлоконструкции, дерево. Если кукуруза, то – прочь овес, сеяные травы. И так во всем! А угодники, которых у нас испокон веку в изобилии, с показным усердием поддерживали и выполняли его указания. Чем больше ошибок появлялось у Хрущева, тем громче расхваливали его газеты и журналы, радио и телевидение. Людей компетентных, принципиальных он недолюбливал, считая, что сам лучше других разбирается во всех проблемах.
А.Н. Косыгину в этой связи было особенно трудно. Занимая должность первого заместителя Председателя Совета Министров СССР, он лучше других видел ошибки и промахи Хрущева. В практической работе старался как-то положительно влиять на дела, не вступая в прямую конфронтацию с Никитой Сергеевичем. Даже со стороны было видно, как Хрущев постоянно подавлял любую инициативу и самостоятельность Косыгина, желая видеть в нем лишь высокопоставленного чиновника-исполнителя. На заседаниях правительства, пленумах ЦК (а последние проходили тогда во Дворце съездов в присутствии нескольких тысяч человек) Хрущев не раз бестактно отзывался о своем первом заместителе. И тем не менее не освобождал его, хорошо понимая, что более компетентного, работоспособного и честного человека ему не найти. Поэтому трудился Косыгин тогда, как говорится, со «связанными руками».
Освобождение Хрущева вселяло в Алексея Николаевича надежду на то, что теперь он сможет свободно проявить свои способности, полностью использовать накопленный опыт и знания. Косыгин искренне верил, что курс XX и XXII съездов партии на обновление советского общества, курс, от которого Хрущев постепенно отходил, будет продолжен. «А это так важно для будущего страны, – говорил Алексей Николаевич, – так хочется наконец работать в полную силу». Это был искренний всплеск эмоций человека, который более четверти века вынужден был подчиняться чужой воле, создавая о себе мнение как о технократе, далеком от политики. Поэтому его держали в стороне от подготовки октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК. Не из-за недоверия. Просто по целому ряду причин Косыгин вне политики многих устраивал больше, чем Косыгин-политик. Тогда ему было 60 лет, на здоровье не жаловался. Так что он имел серьезные основания смотреть в будущее с оптимизмом. Однако в жизни все оказалось иначе…
