А тут еще через разговорчивую эту официантку выяснилось, что генералитет то наш вместе с директором тоже даром времени не теряет. У них отдельный банкет. Да еще какой! Оказывается, в центре того загадочного городка есть пруд, а в центре этого пруда – островок. А на том островке красивый такой особнячок в виде маленького замка, а к нему мостик проложен над водой. Мы на следующий день с Володей специально ходили смотреть. Все так и есть. И мостик, и замок.
И вот в этом замке – резиденция главного ихнего военного начальника. Оказывается, там то у них тоже банкет идет – для начальства. После этого известия народ вообще в раж вошел. Потребовали кофе-глиссе с пирожными «Наполеон» подавать…
– Да! Черт возьми, как хорошо все-таки генералом то быть!
И не знаю, чем бы эта гулька закончилась, если бы в самый разгар нашего халявного застолья, когда народ уже пирожные стал целиком в рот заталкивать, не вошел вдруг какой-то – в военной форме:
Шабаш, – говорит, – товарищи ученые, доценты с кандидатами! Хватит гулять. Академик ваш приказал заканчивать. Завтра у вас день тяжелый. Всем велено в гостиницу – спать. Быстро расплачивайтесь и за мной.
Вот это был номер! Как это – расплачиваться? Вот тебе и халява. Народ от неожиданности даже протрезвел. У всех морды так и вытянулись, но что делать? Надо же марку держать. Все стали себя по карманам хлопать, бумажники доставать. И вид у всех такой, будто для нас это обычное дело: коньяк глушить, да икрой с пирожными закусывать. В глазах только скорбь.
Тут и словоохотливая официантка подскочила, со своим блокнотиком. А там суммы такие… Ой, мамочки! Хоть караул кричи. Мы с Володей выскребли все наши деньги, какие были.
Оставшиеся три дня, просидели на хлебе и горошке с майонезом, да на наших скудных домашних припасах, которые в дорогу взяли.
Да и то, часть припасов пришлось выбросить. Причем вместе с моим дипломатом. А произошло это сразу же после нашего возвращения с «халявного банкета». Приходим мы с Володей в гостиницу, в наш двухместный номер, начинаем готовиться ко сну. Я кладу свой дипломат на кровать, раскрываю его и так и застываю с отвисшей челюстью! Моб твою ять! По-другому – и не скажешь! Володя мой возглас услышал – и тоже вылупился. Застыл в ужасе.
И было на что посмотреть. Картинка скажу я вам в стиле Хичкока. Мороз по коже…
Наше великое изобретение, видимо, после аварии, помните? – по дороге то в аэропорт. Так вот – разлетелось все это вдребезги. Корпус от термоса распался на куски, колба его разбилась, резиновый мешочек из обломков вывалился, и лопнув, принял свою естественную неприличную форму, кровь разлилась, и все это вперемежку с моими нехитрыми пожитками – трусами там, да носками всякими. Короче, получился такой натюрморт – любой кадр из фильмов ужаса по сравнению с этим пастораль безобидная.
Термос мой, как будто специально был – телесного цвета. Все это в крови, вместе с бельем – то ли окровавленные лоскутья кожи, то ли внутренности. Короче – жуть!
А тут еще, как раз в этот момент, без стука, как у нас то водится, входит горничная и так и каменеет у двери с выпученными от ужаса глазами – к нам присоединяется. Довела, так сказать, своим появлением всю эту немую сцену до вершины драматизма. Как обычно в пьесах то пишут: «Василий и Вольдемар что-то рассматривают на кровати. Входит горничная…»
– Что это у вас там? – первой выдавила она, как бы продолжая этот спектакль.
