Потом пришли еще какие-то люди обоего пола и опять все сели за стол и пили уже что-то другое, ими же и принесенное, причем, закусывая почему-то все это одними апельсинами, которых было почему-то великое множество. Теперь после бодрящего действия свежего воздуха и фруктов я почувствовал себя готовым к продолжению праздника и снова пил вместе со всеми.
Потом кто-то вспомнил службу в армии и все мы стали петь хором солдатские песни и маршировать по квартире строем, в результате чего пришел уже немолодой, но еще коренастый сосед снизу и, схватившись за телефон, сказал: «Всё! Доигрались, блин, тунеядцы грёбаные! Всё! Я вот прямо сейчас, вот прямо сию минуту, прямо вот отсюда, блин, вызываю милицию, потому что – мне надоело, блин! Каждый вечер одно и тоже, блин! Всё! На сто первый километр – всех! К чертовой матери!»
Потом как-то так получилось, что и он, выпив штрафной стакан, тоже оказался за столом и пел уже вместе со всеми. После этого время помчалось совсем как сумасшедшее, потому что:
Потом снова были танцы…
Потом, стоя на стуле, я пил водку с локтя за прекрасных дам…
Потом был какой-то общий бардак…
Потом все совсем смешалось…
Потом я уже ничего не помню…
Потом все – мрак. Праздник кончился…
Вырваться оттуда мне удалось только к концу следующего дня совершенно больным и разбитым, но с тех пор Сережа довольно плотно вошел в круг моего общения. Мы с ним стали приятелями, а позже, когда я уже находился в свободном полете и жил порой, где придется, а частенько и у него самого, мы даже подружились.
Волшебная палочка Сергея Чермашанцева
Эмир инструктирует своего евнуха перед предстоящей ночью:
– Первой, Хасан, подашь ко мне в опочивальню Лейлу.
Проходит некоторое время:
– Хасан, заводи Гульсару!
– Хасан! Теперь 18-й номер и сразу же за ней 7-ой!
– Эй, Хасан! Ну где ты там? – сестер Зухру и Гюльчатай – вместе… И так всю ночь….
К утру, весь взмокший, еле стоящий на ногах и не выспавшийся Хасан с удивлением заявляет своему хозяину:
О, Великий и Славный! Я весь переполнен восхищения и удивления. Я, твой раб, уже еле держусь на ногах, занимаясь только тем, что лишь сопровождаю твоих жен, а ты все также бодр и неутомим. О Мудрейший из Мудрых! Скажи. В чем же секрет этой твоей божественной силы?
– Разница в том, Хасан, – скромно отвечал Эмир, – что ты выполняешь нудную и подневольную работу, а я занимаюсь своим любимым делом…
Человек Сережа был уникальный. Других таких я в своей жизни больше не встречал. Вы, наверное, уже догадались, что Сережа был бабником. Но бабником не в банальном, примитивном понимании этого слова. Нет! Он был супербабником, Бабником с большой буквы, бабником-профессионалом, плейбоем, жиголо, альфонсом, Дон Жуаном, человеком сексуально неудовлетворенным, эротоманом – наверное, этому есть еще какие-то эпитеты, тогда и их можно, без всякого сомнения, приплюсовать к уже имеющимся.
Вся его жизнь была феминизирована насквозь. Собственно, весь мир людей, вернее, его женская половина и был одновременно и содержанием, и смыслом всей его жизни, предметом непрестанного, причем в основном экспериментального изучения и глубокого психологического анализа. Это было его страстью, его хобби, его радостями и заботами, его повседневным занятием, которому он отдавал всего себя без остатка, работая в этом направлении иногда и днем, и ночью, и в несколько смен без перерыва. Если жизнь Кощея Бессмертного заключалась на кончике иглы в его яйце, то вся жизнь Сережи Чермашанцев располагалась чуть выше – прямо на кончике самой его Волшебной палочки.
