– Про радиоастрономию… Это ведь вы не случайно вспомнили.
– Не случайно. Я думаю… Да что думаю, я теперь знаю, что человек – это часть кое – чего существенно большего, чем «ручки, ножки, огуречек». Он и вправду, вечен, как часть материальной субстанции «время» … и, в каком-то смысле, бесконечен. Человек есть космическое явление астрономического масштаба, впрочем, как и всё живое. В этом смысле, в каждом человеке, действительно, отражается вся вселенная. А с «ручками, ножками… огуречеком» большая часть любого человека связана, поверь, именно на сверхнизких частотах. Неизученных почти, ввиду технических сложностей, но, конечно, переполняющих вселенную, так как физически они являются продуктом объектов космического масштаба. Вон, длина волны в пять герц, положим – шестьдесят тысяч километров, вполне себе такой, внеземной габарит, – улыбнулся Петрович.
– И как эти сверхнизкие могут на нас оттуда влиять? Ионосфера ведь?
– Ну… Ничто не исчезает бесследно… Да, на сверхнизких частотах регистрируются сейчас, помимо кодов подводной связи, в основном шумы, возникающие при разрядах молний, тектонических сдвигах… и прочее. Но, с другой стороны, если ведические сказки про семь тел человека разной плотности не есть сказки, а – подсказки, то мы, видимо, имеем дело с взаимопроникающими полевыми структурами, окружающими наше тело. А физические поля, они ведь распространяются бесконечно, хоть и ослабевают пропорционально квадрату расстояния. Так что, мы с тобой – вот сейчас – присутствуем там, за ионосферой. Радиоволны ионосфера отражает на высоте сто пятьдесят – двести километров, её влияние существенно, где-то, до тысячи километров. Но что нам тысяча километров, при нашей-то бесконечности? – снова улыбнулся Петрович. Он вообще улыбался всё больше и больше, внимательно глядя на меня… Или сквозь меня.
– Ладно. А почему Вы решили, что сверхнизкие частоты для нас так важны? Неочевидно ведь?
– Да понимаешь ли, какое дело… Мозг человека, и это медицинский факт, работает на электрических частотах от одного до сорока герц. Возможно, в определённых условиях, до пятидесяти.
– Во как… Не знал.
– А зачем тебе знать, железячник! Давно, давно известно! Мозгом, только у нас, та же Бехтерева и её институт, шестьдесят лет занимались. Дозанимались до того, что, анализируя энцефалограммы на наших низких частотах, принялись изучать феномен «выхода из тела»…
– Души?
– А чему оттуда ещё выходить? И удостоились за это обвинения в мистицизме от Комиссии по лженауке при Академии… Звучит как! Противоречит, решили, выход души официальной модели в виде сформировавшейся системы знаний. А я тебе по секрету скажу, как будешь в Академии – не проболтайся… – Петрович перешёл на игривый шепоток и даже сдержано хохотнул, – наука – она как раз и есть то, что противоречит этой самой модели, всё остальное – это научный архив и сырьё для ремесла.
Мы помолчали. Мой проводник в мир науки долго смотрел куда-то в потолок и нервно барабанил пальцами по деревянному подлокотнику кресла со стёртым лаком. Конечно, у него были непростые отношения со сформировавшейся системой знаний, а может быть даже счёты с комиссией. Я потерпел с минуту, но желание поскорее узнать, что за опыт он надо мной поставил, взяло верх.
– То есть, мы напрямую с космосом связаны?
– Не обязательно. Видишь ли, Земля наша, матушка, тоже имеет свою электромагнитную частоту, именуемую частотой Шумана, и находится она в пределах альфа – ритма мозга. У мозга несколько ритмов, с разной частотой и амплитудой. Считается, что частота Шумана – это семь и восемь десятых герца, но сейчас эта частота растёт по чуть-чуть, и фиг его знает, каким боком это нам вылезет. Хотя, может, это и естественные колебания вокруг некой оси…
