Но на следующий день после его приключения в омнибусе, Поль Амьен пребывал в хорошем расположении духа. Уверенность в том, что он не замешан, даже косвенно, в преступлении, и ему не придётся участвовать в судебном следствии, и приподнятое вследствие этого настроение позволяло ему весело беседовать с пастушкой, возлежавшей в глубине мастерской на высоком постаменте, имитировавшем мрамор гробницы Цецилии Метеллы.
– Пия, моя красавица, – сказал Поль Амьен, смеясь, – ты не подозреваешь, что вчера вечером я чуть не поднялся к тебе по твоим почти отвесным шести этажам, чтобы удивить тебя. Но все-таки, в конце концов, решил не беспокоить твой сон и пошёл ужинать в кафе в твоём квартале.
– И вы не зашли ко мне, не захотели увидеться со мной! – воскликнула девушка. – Я была бы так счастлива показать вам мою комнату… она теперь столь красива… у меня есть три цветочных горшка и птица, которая поёт, и именно вам я всем этим обязана, все счастье в моей жизни благодаря вам…
– Я испугался, что затрудню тебя, ведь твоя комнатка не больше тельца твоей птички… эта твоя мансарда. И затем, вломиться к тебе без предупреждения! Я не осмелился. Потом, я не хотел помешать тебе, застав тебя с твоим возлюбленным…
Пия побледнела, и слезы навернулись на её глаза.
– Почему вы говорите мне об этом? – прошептала она. – Вы ведь прекрасно знаете, что у меня нет возлюбленного.
– Ладно, малышка, – весело продолжил Амьен, – не плачь. Это тебя совсем не красит и нарушает мою композицию. Разве ты плакала там, в горах, когда пасла свою козу?
– Нет, никогда… и здесь тоже… когда вы сами не ищете случая расстроить меня… и заставить заплакать…
– И смеяться тоже. Давайте ка лучше смеяться, или мне придётся задуматься над тем, не хочешь ли ты чего-нибудь от меня. Может быть ты влюбилась в меня? Ладно, я говорил не серьёзно.
– Как вы могли сказать такое…! Хорошо, я уже об этом больше не думаю… но, пожалуйста, не говорите мне больше о том, что у меня есть возлюбленный… откуда он у меня может появиться, мой Бог? Там, в моем доме, все мальчики, которые работают для отца Лоренцо, некрасивые и злые, как обезьяны… на пляс Пигаль может быть тогда…? На ступенях фонтана…? Но если бы вы посмотрели в окно, когда я иду к вам, вы увидели бы, что я никогда там не задерживаюсь. Я слишком тороплюсь попасть в вашу мастерскую, чтобы меня согрел… и обнять моего друга Улисса… вот кто мой возлюбленный.
Ангорский кот, который мурлыкал около печи, услышал своё имя и прыгнул одним махом на колени Пии, которая продолжила, хохоча:
– Он меня очень любит… и приходит ко мне без особого приглашения… и никогда не причиняет мне страданий.
– Ты права, малышка. Улисс – хорошее животное. Гораздо лучше меня… или животного по имени Верро, которое приходит ко мне только для того, чтобы мучить меня и тебя.
– О!… Мне всё равно, есть месье Верро здесь или нет, но вы, месье Поль, как только вы начинаете смеяться надо мной, я теряю голову и позу. Вот видите! Я не двинулась с места с начала сеанса, а теперь, когда вы меня побеспокоили, я не знаю, как мне правильно зафиксироваться…
– Застынь в этой позе… Так… теперь совсем немного сдвинь голову назад… посмотри на меня… на Улисса… вот, теперь – замри.
Пия сделала то, о чём ей говорил Амьен, а кот лёг на кровати в том месте, которое он так любил.
– Сейчас все сложилось идеальным образом, – сказал художник, – и так как ты добра ко мне, тебе будет приятно узнать, что если я и не зашёл к тебе вчера, чтобы пожелать спокойной ночи, то только лишь потому, что было уже чересчур поздно, когда я оказался около твоей улицы… полночь… и все уже спали в твоей казарме, где Лоренцо поселил своих пифферари.
