Позже весь грязный, но довольный Волька вернулся домой. Мать, встретив его на пороге и увидев сына в таком виде, гневно запричитала:
– Ах, псы окаянные! Негодники! Как же так можно издеваться над слабоумным?! Чтоб им пусто было! Чтоб они в геенну провалились!
– Войка иг'ать! – с глупой улыбкой по-прежнему повторял парень, как заевшая шарманка.
Слёзы выступили на глазах Таисии, она обняла сына, уткнувшись ему в грудь, потому что он был заметно выше её. Всеволод нежно погладил маму по волосам своей огромной ладонью.
– Ма. Маа! – только и смог он сказать.
Надо заметить, что детишки, любящие безнаказанную потеху над малахольным, не всегда звали Вольку играть. Для некоторых забав он не годился, например, для догонялок или для «маек». Потому что при росте почти в три аршина Волька догонял всех слишком быстро, а при его весе больше семи пудов он маял детишек так, что те хаотически отлетали на сажень-другую, потом пару недель залечивали синяки, царапины и растяжения. А в играх посложнее, где надо было хоть немного подумать, в ту же «свайку» или «бабки», недоросль вовсе не понимал сути, поэтому только мешал.
***
Холодный ветер с силой разгонял дождевые капли, которые унылым осенним потоком изливались с небес, и разбивал их в брызги об оконные стёкла старинного трёхэтажного особняка Баффетов. Сама погода будто предугадывала и подчёркивала настроение хозяйки поместья – Элеонор Баффет. Двадцатишестилетняя урождённая баронесса из древнего саксонского рода стояла перед большим окном в своём замке в пригороде Бранденбурга. На улице наступил ранний вечер, и ещё не было бы так темно, но небо затянуло чёрными тучами, и казалось, что уже глубокая ночь, а бесконечный дождь добавлял мрачности и уныния в эту грустную пору.
Элеонор не моргая смотрела вдаль в одну точку. В её сознании раз за разом пробегали разные варианты поиска и спасения бесследно исчезнувшего брата Генри. С отчаянием Элеонор снова и снова отметала всплывающие в сознании варианты как бесперспективные. Тут могло помочь, верно, только чудо. Баронесса вспоминала Генри, как они в детстве вместе играли, вместе росли, вместе учились. Они были двойняшками, Элеонор родилась на две минуты раньше Генри. То есть они были разнояйцевыми близнецами, иначе говоря, у них было два яйца на двоих. В общем, вы поняли. В целом внешне они были очень похожи, примерно одного роста, тёмно-русые волосы, только глаза у Элеонор были карие, а Генри получил свою серо-голубую радужку в наследство от отца.
Брат и сестра были очень близки, это была сильная потеря для Элеонор. Десять лет назад их родители возвращались из бизнес-поездки в Колумбийскую Конфедерацию, где проверяли свои кофейные плантации. Их пароход попал в ужасный шторм, и они разбились. Горе ещё больше сблизило брата с сестрой. Теперь они вместе вели ещё и несколько семейных дел. От этих воспоминаний у Элеонор заблестели слёзы на глазах, она достала ажурный платок из складок широкого пояса на длинном платье.
Генри пропал два месяца назад. Он не вернулся в обычное время из фехтовального клуба, его пустой паромобиль обнаружили на берегу океана. Документы и деньги остались в машине. И всё, больше никаких следов. Полицейские рыли землю. Элеонор, наступив на горло собственной гордости, обратилась за помощью к изгою семейного древа – к двоюродному дяде Бену, который занимал высокий уровень в преступном синдикате Динсгейт. Но все старательные поиски были безуспешны: ни одной зацепки, ни одного следа. Никто не требовал выкупа, никто не признавался в похищении, никакого тела не находили. Чёрное отчаяние всё глубже проникало в сердце баронессы.
