– Да благословит вас Барак! У меня нет такого права, сын мой.
– Долой, Яйценюха, долой! – заревел Правый сектор, – у нас Музычко глава. Чем Музычко хуже? Ура-а-а.
Музычко вышел, низко поклонился и приблизился к пузу Говнозара.
– Хочешь крест целовать, сын мой?
– Истинно так, ваше благородие и преподобие, и преосвященство и пузотрон.
Тут подошел Дмитрий Яруш, тоже воевавший в Чечне.
– Я против. Президента избирают, а потом благословляют, так что, владыка Говно, посторонитесь и не заводите нас в заблуждение.
На выручку снова пришел Яйценюх.
– Владыка Говнозар! Вы тут простынете, пойдемте со мной, погреетесь в баньке.
Владыка, все еще размахивая кадилом, пошел следом за Яйценюхом. Тот повел его в подвал, потом они долго блуждали по подземелью, пока не нашли бордель. Три голеньких Афродиты, сразу окружили владыку. Одна попыталась сесть на выпирающее пузо, но не удержалась и шлепнулась под ноги высокопреосвященству. Владыка съел пять блюд на свином сале, долго икал, у него появилась отрыжка, а глаза стали закрываться.
– Э, нет, тут надо штаны снимать, – сказала блондинка, пытаясь найти ремень на брюках.
– Так у него сто одежек. Давай все снимай, мы посмотрим, что у тебя там.
Говнозар покорился. Но его мужское достоинство все ушло в брюхо, даже кончик не торчал.
– Девочки он оперирован, ему вырезали детородный прибор.
– Надо заставить его языком поработать.
– Отставить, – приказал Яйценюх, совершенно обнаженный, присосавшийся к соску своей подруги. – Я за него плачу так, как будто он от вас все получил. А вы не наглейте, я в другой раз приведу вам Музычко, гиганта, у него до колен, он вас всех осчастливит. Владыка собирайся, если согрелся.
– Я бы еще тут погрелся, – сказал владыка.
– В другой раз, владыка.
Яйценюх брился, намывался, менял носки, потому что от них несло потом на километр, он готовился к встрече с президентом. В два часа дня президент ждал его в своей роскошной резиденции. Мало кому выпадала такая честь быть приглашенным к главе государства. У него проверили паспорт, сверяли его фамилию со списком посетителей в этот день, и пропустили в приемную. В приемной сидел молодой человек с короткими усиками, он встал, наклонил слегка голову, и что-то произнес. Яйценюху показалось, что тот произнес: шалом, Яцек.
– Хайль, – вскричал Яцек, – хайль! – и при этом высоко поднял руку.
– Виктор Федорович вас ждут, проходите, пожалуйста.
Перед ним открыли двери. Яцек или Яйценюх сразу увидел массивного, несколько насупленного человека, уткнувшегося в бумаги.
– Виктор Федорович, хайль! – произнес Яйценюх дрожащим голосом.
Следуя президентскому этикету, Виктор Федорович встал навстречу посетителю, протянул ему руку. Яйценюх окинул президента недобрым взглядом, сунул руку в карман брюк, чтобы нажать на кнопку записывающего устройства и величественно уселся в роскошное кресло.
– Господин Яйценюх, или Яцек! Вы знаете обстановку в городе, и я пригласил вас…
– Хотите передать булаву?
– Ну, зачем так сразу. Хотя я знаю: вы спите и видите себя в том кресле, в котором я сейчас сижу. Правда, по скудости вашего собственного образования, вы не знаете, что существует такая поговорка: тяжела ты шапка Мономаха.
– И знать не желаю. Мономах – москаль, а я с москалями никаких дел иметь не хочу. Лидер нашей партии Юлия Капительман-Грегян, предложила палить в москалей из атомной пушки. Когда я бываю у Вашингтоне, этом великим городе и беседую с гениями всего человечества Нудельман-Нуланд, Кэрри, Бараком, они говорят то же самое – жечь. Они, конечно, улыбаются москалям для отвода глаз, учат меня тому же, но я им даже улыбаться не могу.
