Во дворике питерском летним денёчком
Котов старичок увлечённо кормил.
Вовсю улыбался, растроганный очень,
И что-то хвостатым друзьям говорил.
А два паренька хохотали в сторонке,
Мол, дедушка спятил на старости лет.
Смеялись мальцы оглушительно звонко,
Как вдруг обратился к ним вежливо дед.
Ребят попросил подойти и, волнуясь,
Рассказывать стал про блокадные дни.
Рассказывал тихо, немного сутулясь,
И слушали, краской залившись, они.
Поведал старик, что всех Мурок и Васек
От голода люди поели тогда.
И крыс наступило лихое всевластье,
Ведь люди без кошек – для крыс не беда.
Утратив боязнь, грызуны обнаглели,
Пройти не давали средь белого дня.
Лишь только смелели, лишь только жирели,
Квартиры и улицы заполоня.
«О, как я и мама мечтали о кошке!
Вам трудно, ребята, представить сейчас.
И, скопище крыс встретив вновь на дорожке,
Дрожал я от страха без всяких прикрас…
Но вот в сорок третьем прорвали блокаду,
А дальше котов привезли в Ленинград!
И с крысами те разобрались как надо,
Устроив зарвавшейся мерзости ад.
Не сразу, конечно, котов было мало,
Но их привозили ещё и ещё.
Я помню, Пушка принесла утром мама,
Пушочек сполна предъявил крысам счёт!
Коты нас спасли, по-другому не скажешь,
Ваш город родной от заразы спасли!
С тех пор для меня каждый кот местный важен
Хвостатой бесценностью нашей земли.
Кормлю ежедневно мурчащее братство,
А коль захвораю – покормит внучок.
Коты сокрушили крысиное царство,
Их должно любить и любить горячо…»
Прервался старик, улыбнулся мальчишкам,
Погладил котов и к парадной пошёл.
Его встретит дома заждавшийся Тишка,
Такой же на вид, как блокадный Пушок.
