Протискиваясь мимо официантов, завсегдатаев вечеринок и святоши Шантильи, беседовавшей с инвестиционным брокером, который однажды поссорился с матерью моей одноклассницы, я пробралась к выходу.
Я уходила, не спуская глаз с Брендона.
Я медленно пятилась, пока отблеск чего-то зеленого, выглядывающего из его кармана, не привлек мое внимание.
Я узнала, что это.
Маска, которую носил человек, чей взгляд я ловила на себе весь вечер.
Единственный раз, когда я побывала на краю жизни и смерти, случился накануне моего девятого дня рождения. Моя няня плакала, когда гроза сотрясала наш частный самолет. Она заплакала еще сильнее, когда пилот объявил о вынужденной посадке.
Мать потягивала бокал «Шато Марго», которого у нее не могло не быть (за деньги легко можно было купить такие вещи, как знаменитое вино, принадлежавшее некогда отцам-основателям). Не знаю, была ли она настолько отчаянна, что выглядела даже равнодушной, или ее лицо до безразличного выражения разгладил «профилактический» укол ботокса.
Приземление отбросило мою голову на кожаный подголовник, и единственные звезды, которые я видела в тот момент, были те, что заплясали у меня перед глазами. Папа держал меня за руку, рассказывая истории о вой не, на которой никогда не был, говорил, что мы должны быть как солдаты, сражающиеся со штормом, и еще какую-то ерунду, в которую я в том возрасте уже не верила, но в которую в тот момент хотела поверить изо всех сил.
Колеса нашего частного самолета столкнулись с тротуаром какого-то захолустного городка, который мать сочла слишком убогим, чтобы выйти из самолета. Аварийная посадка не изменила в ее лице ничего, но у моей няни на щеках остались потеки туши, когда она помогала маме перебраться в заднюю часть самолета, чтобы вздремнуть там, пока не продолжится наш полет в Грецию.
Я встала, чтобы последовать за ними, но папа потянул меня за руку и повел к аварийному выходу. Надувной спуск развернулся в течение нескольких секунд после того, как дверь была открыта. Я не успела закричать. Папа толкнул меня, и я помчалась вниз.
Ветер хлестал по моим щекам волосами. От дождя стучали зубы. Небо озарила резкая молния. Искры возбуждения послали по телу приятную дрожь, напомнившую те моменты, когда я не ложилась спать допоздна и меня не ловили на этом. И, клянусь, никогда раньше я не испытывала столь волшебного чувства.
Папа скользнул следом за мной, напевая песенку Every Little Thing She Does is Magic так хорошо, что его версия понравилась мне больше оригинала. Когда он схватил меня за руку, мы принялись танцевать без музыки, переключаясь с бальных танцев на движения из фильмов восьмидесятых, чувствуя себя безрассудно, счастливо, как семья из двух человек, которая была лучше семьи из трех.
Я смеялась, пока не рухнула в грязь, лениво размахивая руками и ногами, делая грязевых ангелов, и сказала папе, что хочу переехать сюда навсегда.
Папа погладил меня по подбородку и упал в грязь рядом со мной.
– Не важно, где мы живем, Эмери. Можно отжигать где угодно.
Я сморщила нос, вдыхая соленую дождевую воду, которая била по лицу так, что начинала кружиться голова.
– «Отжигать»?
– Танцевать… безыскусно, без изящества, без мастерства, но всегда с удовольствием. Все, что нужно – просто попросить. Я всегда буду рад потанцевать с тобой.
Пилоты задержались еще на день, пока демонтировали аварийный спуск, что вынудило мать провести ночь в городе, для которого она была слишком хороша, а нас с отцом – провести все каникулы с простудой.
