Ковчег для Кареглазки - страница 2

– Не беги, перекатывайся! – кричу ей.

Но Таня увязла в трех метрах от бронетранспортера. Собаки рядом. Внутри все холодеет, я пытаюсь вытащить лопату из щели и кричу на животных. Они притормозили, и снова рванули. Сверху глядит Латышев – мудло выжидает, что произойдет, но не помогает. И я знаю, почему – учитывая его людоедские замашки.

Первая псина уже подскочила к сестре и пытается ухватить ее. Танюша испугана, но молчит, она приучена к тишине. У нее – приступ, она задыхается и сопит, снимает рюкзак и ищет что-то, отбиваясь ногами.

Я мешкаю – в накатившем ощущении безысходности и предрешенности. Лишь спустя какие-то мгновения, я прекращаю дергать лопату, кидаю в собак детский череп, и по носу бронемашины съезжаю на снег, проваливаюсь, вылезаю и ползу к Тане. Она задыхается. Псина хватает меня за рукав – но рука предусмотрительно обмотана толстым картоном. Зато я попадаю по собаке, и проламливаю ей голову. Мозги расплескиваются, как жижа, а я подхватываю подыхающее животное и изо всех сил швыряю в других собак, ползу вслед и успеваю врезать Кракобоем еще одной псине по лапе. Та скулит, отскакивает, но не далеко. Я достаю Танюшин рюкзак и шарю в нем, понимая, что нужно. Твари выжидающе кружат. Поняли, что мы опасны. Затем одна из них начинает рвать погибшего сородича.

Внезапно я глохну – ББАХ! Вторая собака падает замертво. Я поднимаю голову и вижу Калугина на мосту, с ружьем. Господь Бог, наконец-то. Третье животное нехотя, но быстро убегает в ближний лесок. Я нахожу пшикалку и даю Танюше, которая судорожным движением прижимает ее ко рту – но там осталось совсем мало, хватает на один впрыск.

Я замечаю рваную штанину на Таниных джинсах – она укушена, и это проблема. Нужен антибиотик. Я обнимаю ее и успокаиваю, хотя сам подрагиваю. Сверху спускаются ублюдки. Марина сочувствующе поглядывает – она считает, что близка с нашей семьей. Пусть считает, пока это выгодно. Сам я прекрасно помню, что ничего ей не обещал – хоть слова и не имеют веса, я не люблю врать лишний раз.

Мужики рады, они забирают туши животных, чтоб позже съесть. Калугин похлопал меня по плечу, но не спросил, как дела. Никто не хочет помогать другим людям. Время такое. Латыш остыл, он доволен нежданными трофеями, и шутит, что в этот раз мне повезло – есть мясо получше, чем мои сухожилия. Я отвечаю ему средним пальцем.

Я помогаю Танюше и вместе мы поднимаемся обратно на шоссе.

– Ужин есть, пора прятаться, – Калугин ухмыляется. – Пошли, ублюдушки?!

И мы идем по мосту в мертвый город, обходя баррикады из автомобилей, и радостно улюлюкая. Как мало иногда людям нужно для счастья…

Щербинин не может стерпеть, и сразу отрезает у псины ухо – часть своей доли. Он его прижигает газовой горелкой (он всегда держит баллончик под рукой) и торопливо кладет в рот. Я иду рядом, и слышу, как под его зубами хрустит ушной хрящ. Мерзко. Но Саня доволен, он напевает, по-идиотски ухмыляясь: «Помельче порежу бульдога иль колли. Не знаю, ты любишь ли? Но будет прикольно. Обычно не знаешь, что будет на ужин. В меню, по секрету – собачьи котлеты…»

Я их ненавижу, и с удовольствием представляю, как однажды всех убью. Тогда говна на земном шаре станет еще меньше, но меня это не должно беспокоить. Последнее время мы вообще не встречаем выживших. Скоро совсем никого не останется.

Правда, сейчас есть более насущная проблема – Танюше нужен антибиотик и нитроглицерин. На ней лица нет. Конечно, она сама по себе бледная и худосочная… Последствия болезни и голодных лет. Хотя мы все измучены и вымотаны, естественно… Все эти годы я понимал, что наша участь предопределена. И смирился с этим. Но неужели ее время истекло именно сейчас?