Крадущие совесть - страница 2
Перестройщикам-передельщикам, понятно, претят другие слова, произнесенные, скажем, одним из почитаемых западных мыслителей в Сталинграде, на Мамаевом кургане, у могилы советских воинов-интернационалистов: «Здесь захоронена совесть XX века». Хотя зашоренные ненавистью к многострадальной, великой еще совсем недавно державе, вскормившей их, давшей им образование и свободу самовыражения, чревообразные особи надеются и впрямь, что совесть народа им удалось закопать бесповоротно и навсегда. Ой, ли!
Пролетарии всех стран (ах, извините, вырвалось нечаянно – Г.П.), люди доброй воли, объединяйтесь!
Геннадий Пискарев
Р. S. В предлагаемой читателю книге приведены очерки и заметки, написанные мною, как в советское время, так и в период грабительского разгула, именуемого новоделами восстановлением справедливого капиталистического общества. Из них ясно видно: ЧТО порицали и отстаивали мы, «совки», ЧТО находило в ту пору поддержку народа и власти. И, быть может, немного другими глазами глянет околпаченный современный читатель на бесовщину, правящую бал сегодня. И вдруг задумается он над старой истиной: Пусть лучше в низких домах живут высокие сердца, нежели в высоких зданиях низкие, мелкие души.
Часть I
Обличаемы совестью
«Образование души – самое высшие образование».
А. Дольский
«Кого Я люблю, того обличаю и наказываю.
И так, будь ревностен и покайся».
Откровение святого Иоанна
«…всякий делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету,
чтобы обличались дела его, потому что они злы,
а выступающий по правде идет к свету,
дабы явны были дела его,
потому что они в Боге сделаны».
Евангелие от Иоанна (3:20,21)
Слободзейские яблоки
Как давно это было! Зеленый луг за околицей, поросшая кашкой тропинка, и она, Тамара Гагарина, семилетняя девочка, бежит по ней в соседнюю деревушку на именины к бабушке Варе. Всей деревне виден дом именинницы. Просторный и солнечный, с большим количеством окон на запад, восток и полдень. Как часто он будет вспоминаться потом Тамаре! Потом, когда подрастет она и станет женщиной, матерью. Вспомнится и сама бабушка Варя и гости ее. Вот толпятся они и галдят посреди избы, а затем по сигналу бабушки устремляются шумно за стол. И вдруг кто-то спохватиться: «А где же Мария? Опять ее ждать приходится».
– Вон, идет-вышагивает, – изменяя обычному своему добродушию, проворчит бабуля. И все обернутся и глянут в заросший крапивой проулок, по которому не спеша, будто что-то разглядывая в огороде соседа, обычно шагала Мария.
Обитель веселья и радости – дом бабушки Вари. Сколько негромких, но милых праздников прошло под крышей его! И что удивительно: ведь эти нехитрые праздники устраивались в послевоенные годы, когда людям жилось несладко, когда их раны еще кровоточили. Бабушка же жила одна-одинешенька, муж ее умер рано, подросшие дочери вышли замуж и поразъехались, старший сын служил в армии, младшенького – Васеньку отняла у бабушки война. Но врожденное жизнелюбие и добросердечие не только не дали очерстветь или замкнуться бабушкиной душе, но и постоянно побуждали ее делать что-то хорошее для других, обласкать кого-то, устроить праздник. Каким добрым лекарством бывал он для измученных лишениями и невзгодами бабушкиных знакомых, родных ее, каким светлым днем становился он для ребят, видевших своих матерей и отцов в эти часы веселыми и беззаботными! И только, помнится тетя Маруся, как остров среди бурной реки, была всегда в этих случаях замкнута и угрюма. Иногда она пела, но таким заунывным голосом, что и веселые, бодрые по смыслу песни превращались в тоскливые и печальные.