Я опишу увиденное, хотя это слегка неприятно: на руках у него нет кожи, совсем, только красная плоть, и видно кости, и в этой красной плоти что-то непрестанно шевелится, будто змея ползает под простыней.
– Во! Во как, гляньте! – сказал он тогда. – Девчонки и мальчишки, нравятся вам такие медальки?
Я все смотрел на его руки. Казалось, ему совсем не больно, но плоть была влажной, живой, незажившей.
Товарищ Шиманов любит истории о том, как он остается единственным из своего взвода, как все умирают, а он – нет. Я понимаю, почему так все время случается, а вот он, по-видимому, этого понимать не хочет.
– Война, – говорит он, – делает из мальчиков мужиков. Война вращает мир, а не какая-нибудь там любовь!
Еще товарищ Шиманов часто рассказывает, как (иногда кто-нибудь в его историях выживает) спасал жизни своим товарищам. Будет уместно процитировать его, опуская, по возможности, все нецензурные слова:
– И тут я ей говорю: предлагаю тебе руку и сердце. Руку она не взяла – на хрена ей моя рука, такой мадаме. Но сердце, сердце она взяла. Мне пришлось вскрыть себе грудную клетку консервным ножом. Вы бы знали ка-ак это сложно.
Приведу еще одну цитату товарища Шиманова:
– Как только им был нужен какой-нибудь орган, они запускали в меня нож. Потом уже никто ничего не спрашивал. А я говорю: я что, проститутка, что ли?
Употребленное мной слово «проститутка» является заменой своему куда более жесткому эквиваленту.
И всегда товарищ Шиманов после этих слов начинает смеяться, он вообще часто смеется.
В последнее время товарищ Шиманов немного сдал, у него все сильнее проявляются последствия использования паразита, и ходить ему теперь приходится с тростью. Володя говорил, что это вовсе не те самые признаки, а просто его папа – алкоголик. Это тоже правда, товарищ Шиманов употребляет одеколон «Шипр» не только по прямому назначению, но и в качестве, как он выражается, духовного анестетика.
У товарища Шиманова много недостатков: он агрессивный, язвительный, часто и не по делу смеется, вероятно, он домашний тиран. Я не поощряю его поведение, однако ему не откажешь в своеобразном лихорадочном обаянии, и он весь увешан медалями, красноречиво говорящими о том, на что он готов ради своей Родины.
Кроме того, он – единственный человек из тех, кого я знаю лично, которому червь в голове не помешал отправиться в Космос.
Иногда, когда на родительском собрании мне удается постоять рядом с ним, я представляю, что он – мой папа. Это очень стыдно, даже мысленно пытаться присвоить себе чужое: чужого папу, чужую историю. Но я с этим борюсь.
– Александр Васильевич! – сказал я. – Доброе утро! Очень здорово вас увидеть!
Слова тут же, едва только они покинули меня, показались мне фальшивыми. Боря и Володя засмеялись.
– Ваши подвиги, военные и трудовые, отношение к товарищам, а также стойкость в непростых жизненных ситуациях вдохновляют меня на поступки, – провозгласил я.
Товарищ Шиманов наклонился ко мне и сказал:
– Я все время думаю, как так в детстве за тобой мамаша не доглядела, что ты радио проглотил?
Он положил руку мне на голову, на ощупь его рука чувствовалась куда мягче, чем должна, потому что она была лишена кожи, кожу ему заменяли черные перчатки, но под ними – сразу плоть, мясо.
– Еще что-нибудь скажи, давай!
– Я готов доложить вам обстановку. Подозрительных элементов за время исследования вокзала мною обнаружено не было.
