– Слыхал я об этом, – кивнул Константин. – Люди говорят, будто он его заново отстроил, да еще краше прежнего. Каменный весь стал.
– Да хоть железный, – буркнул его собеседник. – Не мой он, так нечего и любопытствовать.
– Даже в оместники[20] пойти не желаешь? – полюбопытствовал рязанский князь.
– Не трави душу, Константин Володимерович. Сам ведаешь, что изгой я ныне и, окромя трех десятков воев, кои меня невесть почему досель не оставили, я ни кола ни двора не имею.
– Так уж и не имеешь, – усомнился рязанский князь. – Разве забыл, что тебя Авдотья Фоминишна в Полоцке дожидается? А я-то грешным делом успел ей весточку счастливую завезти. Сказал, что так, мол, и так, жив твой сокол ненаглядный, только прихворнул малость, а как только выздоровеет, так сразу к тебе прилетит, к голубке своей сизокрылой. Дочка же твоя, Сонюшка, в награду за радостную новость меня куклой липовой одарила. Да и тебе пряник медовый передала. Сказывала, что наговорный он. Только съешь, так сразу всю хворь как рукой снимет. Правда, подсох он малость, пока я ехал, но у тебя зубы крепкие, осилишь. На-ка, – выложил он гостинец на край небольшого стола, прислоненного к кровати Вячко.
– Ишь ты, – усмехнулся тот, бережно проводя пальцем по прянику, и, заметно повеселев, спросил Константина: – Я так мыслю, что это все присказка была, а вот к какой сказке ты клонишь – мне невдомек.
– Так вроде бы сказал я уже – к Кукейносу, – спокойно пояснил тот. – Решил я в нем тебя и оставить, да в придачу еще и Гернике отдать. Ведь твой брат Всеволод который им владел ранее, как я слыхал, так и остался под Ростиславлем. Значит, его удел теперь по лествичному праву[21] твоим стал. Но для начала ты грамотку отпишешь, что на веки вечные передаешь все это мне, а потом уже снова их от меня получишь, но в держание, а не в вотчину.[22] Согласен?
– И сызнова не пойму я тебя, – задумчиво произнес Вячко. – Ты что же, успел и рижского епископа потрясти? А коль и так, то все равно неясно: я-то тебе за каким лядом сдался? Али повторить, что у меня за душой ничего нет?
– Зато сама душа в наличии имеется, – веско поправил его Константин.
– А тебе ведомо, что Кукейнос мне Владимиром Полоцким лишь в держание даден был? Выходит, что я с грамотки той ничего не утеряю, а ты…
– Почему же не утеряешь? – перебил его Константин. – Это раньше Кукейнос у тебя в держании был, а ныне, после того как князь Вячко изо всего рода полоцких князей один-одинешенек остался, ты его полноправный властитель. Да и всего Полоцкого княжества тоже. Так что если ты грамотку подпишешь, то потеряешь его навсегда.
– Ты, князь, будто отговариваешь меня, – иронично хмыкнул раненый.
– Не отговариваю. Просто не хочу, чтоб ты с зажмуренными глазами подпись свою ставил, – поправил Константин.
– А если не подпишу? – прищурился Вячко.
– Тогда отпущу на все четыре стороны, и езжай куда хочешь, – спокойно ответил Константин. – Полоцк и прочие грады я тебе, конечно, не отдам, а вот Гернике и Кукейнос можешь сам попытаться взять – мешать не стану.
– Да нет, – вздохнул Вячко. – Куда уж мне. Даже если б я не тридцать человек, а тридцать сотен имел, все едино каменных стен не осилил бы.
– Правильно мыслишь, – согласился Константин. – Их сейчас взять только моим воям по плечу. А для епископа ливонского та грамотка большой неожиданностью окажется. Как я понимаю, о том, что Кукейнос лишь в держании у тебя был, он не ведал, иначе не цеплялся бы так за твое обещание половину ему отдать.
