Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор - страница 8

Запретив деятельность большевистских организаций, эсеровские власти на местах фактически оставили многим коммунистам возможность легальной работы в профсоюзах, кооперативных структурах и других подобных учреждениях. Сами эсеры не только практически открыто саботировали многие распоряжения колчаковских властей, но и вели прямую подрывную работу против белых. Через органы кооперации, где густо сидели эсеры, партизаны Восточной Сибири и Дальнего Востока часто получали и продовольствие, и охотничьи боеприпасы86. Полпред ВЧК по Сибири И. П. Павлуновский даже позавидовал конспиративному мастерству эсеров, рассказав в апреле 1920 года подчиненным о том, что видел в архиве Челябинской губЧК «дело об использовании кооперативов эс-эрами для борьбы с Колчаком». «В этом деле, – продолжал Павлуновский, – тактика технического использования [кооперативных] аппаратов была так ясно обрисована, что оно могло бы явиться руководством для нас»87. Репрессии в отношении кооператоров за пособничество коммунистам имели место88, но не были значительными.

После многочисленных внесудебных расправ и массового освобождения арестованных летом и осенью 1918 года количество политзаключенных на востоке страны было невелико и росло умеренно до самой весны 1919 года. В декабре 1918 года в Западной Сибири (Томская и Алтайская губернии, Акмолинская область) в местах лишения свободы находилось 4553 заключенных, считая и уголовных. В конце июня 1919 года в тюрьмах Тобольска содержалось 3 тыс. красных89, преимущественно военнопленных. Развитие партизанщины наряду с разгулом общеуголовной преступности в 1919 году резко увеличило численность арестантов. По данным Главного управления мест заключения, на 30 июля 1919 года в тюрьмах Сибири, рассчитанных на 15 тыс. мест, содержалось 31 903 человека. Из них 8935 были арестованы в связи со свержением советской власти, а 5098 являлись красногвардейцами и красноармейцами. Еще 2,5 тыс. содержались в тюрьмах без указания причины ареста. Таким образом, политические заключенные и военнопленные составляли несколько менее половины арестантов90, причем в значительной своей части не были сибиряками.

Однако, пытаясь оценить количество репрессированных при белой власти в 1918–1919 годах и опираясь при этом на произвольную экстраполяцию скудного статистического материала, Е. Г. Михеенков некорректно оценивает общую численность прошедших через пенитенциарную систему Западно-Сибирского региона – в 100 тыс.91 Обвиняя Колчака в массовых репрессиях и указывая, что за 1919 год через две томских тюрьмы прошло до 6,5 тыс. человек92, Михеенков не подозревает о причине такого оборота: он был достигнут не из‐за лавины арестов, а за счет массового перемещения в Томск заключенных из Тюмени и Тобольска. Даже в ноябре 1919 года, перед эвакуацией Омска, в губернской тюрьме из 894 заключенных политические составляли всего 41%, сходный процент давала и Бийская тюрьма. Но Михеенков, опираясь на статистику лишь Томской тюрьмы, где были сосредоточены почти одни только политзаключенные, выводит из нее крайне завышенные цифры соотношения политических и уголовных для всех тюрем конца 1919 года, причем на одной и той же странице удельный вес политзаключенных западносибирских тюрем оценен сначала в 60–70%, а затем уже в 70–80%