– Оставайся, – шепнула она, не открывая глаз. – Оставайся, Ром, только я…
– Да все я про тебя знаю, дурочка. – Ромка тихонько рассмеялся ей в самое ухо, перебив ее глупый бессвязный лепет. – Ну, давай, веди, показывай, где там твоя легендарная перина.
Катька-зараза рассказала! Больше некому. В ее спальню Ромка почти никогда не входил. Когда входил, постель всегда была застлана тем самым покрывалом, в которое она сегодня лила слезы.
Ну и пускай рассказала! Ей-то что с того? Ее же нет сейчас ни с ними, ни между ними. Они только вдвоем и никого больше в бабушкиной спальне, где стояла широченная высокая кровать с чугунными спинками.
Быстро раздевшись в темноте, так она сама захотела, Александра покидала дурацкое свое белье в нелепый горошек под кровать и, не глядя в ту сторону, где неторопливо раздевался Ромка, юркнула под перину. Легла и замерла, сведя коленки.
Как это будет, господи?! Как?! Быстро, страстно и красиво, как рассказывала всегда Катька, или она задохнется в удушье собственного бессилия и стыда?! Ведь у всех же бывает по-разному. И пишут и рассказывают и показывают в кино всегда все неодинаково.
Старинная кровать негодующе всхлипнула под Ромкой, когда тот встал на нее коленками и потянул на себя перину. Александра в панике ухватилась за второй ее край.
Она так не хочет! Она не хочет, чтобы он видел ее. Хоть в спальне и темень, глаза выкалывай, но вдруг разглядит всю ее несуразность!
– Сашенька, милая, расслабься. – попросил Ромка, укладываясь рядом с ней, после того, как понял, что перину она без боя из рук не выпустит. – Ну что ты, как маленькая, в самом деле! Будь взрослой девочкой, я тебя прошу…
Она и старалась!
Она очень старалась быть взрослой, понимающей и не замечающей его торопливости и какой-то непонятной нервозности. Она старалась не слышать тех слов, что он говорил ей. Не анализировать их, и не сравнивать с теми, о которых с упоением рассказывала ей Катька.
А ведь не то говорил! Совсем не то, черти бы его побрали!
И еще она очень старалась рассмотреть в его скомканных поспешностью ласках хоть какой-то намек на нежность.
Не получилось! Не находилось! И опять он все говорил и говорил ей какие-то некрасивые нелепости.
– Малыш, ты сверху ведь не сможешь, так?.. – передразнила она его мысленно, когда все закончилось, и Ромка упал спиной на подушки, и руки широко раскинул в стороны. – Давай тогда я сам…
А потом уж совершенно некстати закралось в голову саркастическое Ксюшино замечание в Ромкин адрес.
– Колхозник он твой Ромка! Хорошего тебе с ним ждать нечего. – выдала она как-то, распалившись от нежелания Александры внимать ее умным советам.
Что ждало их впереди, кто знает, но пока…
Он даже традиционного вопроса ей не задал, который почти всегда задают мужчины женщинам, когда все заканчивалось. Пускай даже и неинтересно ему, хорошо ли ей с ним было или нет, ради приличия поинтересоваться мог бы?
Мог, но не поинтересовался, уснув скоренько вместо этого.
Утром, едва открыв глаза, сразу же запросил есть. Капризно так запросил, хозяйски-собственническим тоном. А как только уселся к столу за яичницу, спросил совершенно не то, что она от него ждала от него все утро, рассматривая его недовольное заспанное лицо.
– Как думаешь, его найдут, труп-то твой?
У нее просто рот открылся и двигался беззвучно минуту-другую.
Вот это был вопросец! Улет просто!
Александра еле удержалась от резкости, еле не выпалила, что еще жива пока и трупом, как бы, становиться не собирается.
