Она смотрит на меня и выдает:
– А женись на мне! У тебя же есть деньги на свадьбу?
– Юля! – улыбаюсь я, – Секс без света и под одеялом… Лучше пойдем пить кофе.
Она теперь проще, банальнее и больнее, чем та, которую я знал, – гордую, с задранной головой, идущую к особняку Литературного института так, что окликни и – взлетит. Теперь мне было бы мало ее роскошного тела, а больше ничего и не осталось. Даже теоретически к истории с двумя комплектами ключей, выносом мозга и мусора, что неизбежно при любом продолжении, я не готов. Если расслаблюсь и поплыву в этой лодочке, обязательно ее брошу, и все это плохо кончится. В первую очередь для нее. Я ведь вижу старательно гримируемое сиротство и обреченную надежду разделить с кем-нибудь что-то, кроме животного тепла. Да о чем я вообще думаю?.. Я и сам – Петрушка на палочке. Отыгрываю обеспеченную усталость, заглядывая при случае в синий циферблат Ulysse Nardin так, чтобы она их заметила. Эта улыбчивая, выпитая до самого донышка взрослая девочка.
……
– Классно! Мы как взломщики у Сартра! – восемнадцатилетняя Юлька проскальзывает между приоткрытой дверью и здоровенным, на голову выше меня, Василием, тончайшим переводчиком Ронсара, только что вырвавшим эту самую дверь из замка с корнем. – Это ведь черный ход! Василевс, ты кошмарно крут!
– Эй, дамочка, не путайте своего беспонтового Леблана с Сартром, – говорю я. – У Сартра нет никаких взломщиков!
– Ну, у Борхеса! Какая разница? – Юлька смеется.
На ней длинная, в пол, темно-серая юбка, широченная бордовая рубаха и огромная куртка.
– Какая разница?! – я вхожу в душный полумрак подъезда, – Да Борхес…
– Что вы разорались?! Интеллектуалы хреновы! Соскучились по ментовке? Давай шустро наверх! Ванюша, не тормози! – Василевс пропускает Ванюшу вперед и с силой захлопывает дверь.
……
– Так уж и под одеялом? – в ее голосе капризная игривость, – Слушай, мы не опоздаем? Во сколько спектакль?
– В шесть.
– Может тогда, лучше на такси? Там тоже есть «Шоколадница».
– А давай на автобусе, – улыбаюсь я, замечая триста шестьдесят девятый, – Как раньше. Помнишь?
И мы, взявшись за руки, бежим через дорогу. Автобус битком. Покупаю у водителя талон. Под пиканье валидатора проходим через турникет. Я протискиваюсь в угол между окном и каким-то странно изогнутым поручнем. Вокруг – подмышки. Она не отстает и когда я разворачиваюсь, мы оказываемся лицом к лицу. Автобус трогается, и предсказуемая инерция резко сокращает расстояние до моего нежелания думать о последствиях происходящего.
……
Стараясь не шуметь, поднимаемся по лестнице, аккуратно обходя стопки книг, газет и журналов, деревянные ящики и картонные коробки. Тщедушный Ванюша на площадке третьего этажа умудряется зацепить звонок одинокого велосипедика, и мы на секунду замираем.
Выбираемся на крышу через чердачное окно и, расстелив захваченные Василевсом номера «Советского спорта», становимся снова поэтами, заработавшими декламацией полчаса назад целых три рубля металлической мелочью на шумящем через квартал от нас Арбате. Все, кроме Ванюши. Он ходит за нами из-за Юльки.
Юлька стоит на самом краю крыши, смотрит в сторону Арбата и поворачивается ко мне:
– Как же мне хочется закричать! Не представляешь!
– Кричи, – улыбаюсь я.
– Я вам закричу! – машет руками Васька, – Чумовые вы оба.
– Вам, переводчикам, не понять! – смеется Юлька.
– Садитесь лучше жрать, – Василий достает из кармана банку шпротов и свой любимый нож-бабочку, – Иван Иваныч, доставай.
