Краткое жизнеописание великаго старца Феодора Козьмича. Из воспоминаний купца Семена Феофановича Хромова - страница 2

Другим важным аспектом внутреннего мира сибирского купечества (менталитета, как принято сейчас говорить) является интерес и уважение к старчеству как явлению общественной жизни. В середине XIX в. зарождается интерес к этому явлению русской жизни не только у простого люда, но и у состоятельных и образованных людей и даже духовных лидеров нации – у великих русских писателей Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, Н.С. Лескова и других, менее известных деятелей культуры. Это была реакция на надвигающуюся революционную бурю, охватившую, прежде всего, умы молодежи. На одном из заседаний Кирилло-мефодиевских чтений был сделан доклад о старчестве и его противопоставлении радикализму, в котором содержались выводы о том, что в отличие от героических юношеских порывов, христианское подвижничество (старчество) является непрерывной борьбой с низшими, греховными проявлениями своего я, определенной аскетичностью духовных устремлений и ограничением материальных потребностей. Вслед за авторами печально знаменитых «Вех», можно сказать, что если для героизма характерны вспышки, поиски великих деяний и подвигов, то в подвижничестве, напротив, важно эволюционное, медленное течение жизни, в которой нет скачков и катаклизмов, а есть терпение, самодисциплина, выдержка и выносливость – качества, как раз отсутствующие у русской интеллигенции[7]. Именно таким святым представал перед народом старец Федор Кузьмич Томский, как и многие другие местночтимые святые, которые не могли отказать им в святости и мудрости, и становились объектами почитания и поклонения.

Проживая в Томске, С.Ф. Хромов с годами частично отошел от трудного и хлопотного дела по поискам и добыче золота в сибирской тайге и перешел на более легкий и традиционный купеческий промысел – торговлю разными товарами, выполнение поставок различных товаров на прииски, частным лицам и предприятиям. Например, в 1880-е годы он поставлял фураж (сено и овес) на постройку широко известного в Сибири Обь-Енисейского канала. Сохранилось несколько фотографических портретов С.Ф. Хромова. Один из них представлен дальней родственницей купца Е.А. Благовещенской в 2007 г., другой появлялся в нескольких изданиях, где купец изображен в полный рост. Портреты рисуют купца как мужчину небольшого роста, худощавого, естественно, с бородой, с умными, проницательными небольшими глазами, одетого в традиционную для купцов «сибирку» (сюртук, подбитый для тепла ватой), широкие, выпущенные на высокие сапоги брюки. Утверждение Н.М. Дмитриенко о том, что жена Хромова умерла рано, еще в 1873 г., не подтверждается его записками, так как и в более поздние времена она обращалась к нему с просьбой о собственном исцелении от болезней с помощью чудодейственных средств старца Федора Кузьмича[8].

Из текста записок С.Ф. Хромова вырисовывается его портрет – типичного представителя сибирского купечества первого поколения, который благодаря своему уму и деловой сметке, энергии и целеустремленности, смог сколотить первоначальный капитал, выкупить себя и своих родственников из крепостной неволи и крепко обосноваться в Сибири. Судя по всему, у него здесь появился широкий круг знакомств среди разных слоев населения, он положительно воспринял образ жизни сибирских купцов с постоянными разъездами, проживанием в глухих заимках и отдаленных приисках, с небескорыстными контактами с местным чиновничеством и многое другое. Он боготворит старца Федора Кузьмича, но, тем не менее, не слушается его совета забросить добычу золота и вести, как он, жизнь отшельника и аскета. К этому Семен Феофанович не готов, но проявляет настойчивость и активность в признании великого старца Федора Кузьмича святым и не сомневается, что это был император Александр I. С портретом старца Федора Кузьмича, который был воспроизведен на открытках, изданных П.И. Макушиным (рис. 1), Хромов ездил в Петербург, показывал его вельможам, помнившим этого царя, и некоторые находили сходство со старцем, другие это отрицали. Отметим, что для династии Романовых признание факта чудесного спасения императора и его последующие скитания по России было бы отчасти признанием грубой ошибки при захоронении праха настоящего царя Александра I, надгробие которого находилось на своем месте в Петропавловском соборе в Петербурге.