Влада привстала со стула:
– Иди спать, я посуду помою и тоже лягу. Устала, не хочу сейчас разговаривать, потом поговорим.
– Ну ты не обижайся… Что ты так восприняла все… не так…
– Иди спать, Олег, я, правда, устала.
На следующий день Влада набрала старшую сестру: та должна была занять денег у друзей, чтобы добавить часть недостающей суммы для покупки дома, который они предполагали купить.
– Элла, привет, я че звоню – отбой по кредиту.
– Что такое?
– Я не буду квартиру продавать, деньги не надо занимать.
– Влада, что случилось?..
– Я передумала.
– Что, опять забухал?
– Хуже, Эл.
– Да что такое?
– Потом расскажу, отбой, короче, поняла? Не надо занимать ничего. Поняла?
– Да поняла я…
Следом Влада позвонила в агентство недвижимости и сняла объявление о продаже своей квартиры. Через три дня Олег был окончательно выселен вместе со всеми своими манатками.
Буквально за месяц до Нового года Олег объявился – с прощениями, извинениями, разговорами по душам и искренним желанием начать все заново. Влада вроде и не собиралась жить вместе с бывшим супругом, и воспоминания о нем не грели душу, но она почему-то ему поверила. Возможно, причиной этого явилась опустевшая квартира, из которой уехал в город отца единственный сын. Теперь Влада готова была по вечерам от одиночества лезть на стены или выть как собака. А может, скрытым мотивом этого поступка послужили и неустроенность в личной жизни, и щелкавшие годики, которые уже подгребали к отметке «тридцать пять», и она поверила.
За время их разлуки в жизни Олега произошли большие изменения: от инсульта умерла мать, дети подросли и чудили уже по-взрослому, он так и не купил дом в городе и остался проживать на родине, все в той же привычной для него среде обитания. Сделал шикарный, по его словам, ремонт в доме матери, приобрел новую мебель и обустроил комфортный санузел. Все эти новости он рассказал ей, когда они помирились перед Новым годом, много шутил, иногда качал головой и подытожил свое изложение неким рассуждением:
– Дурак я был, что говорить… Знаешь, как-то жил, а сам не понимал, что делаю, кто вокруг меня. Всех считал друзьями. Знаешь, когда мама умерла, только тогда что-то понял. Пока живая была, я был не один, а потом сразу как-то одиночество нахлынуло. Я же с женщиной жил… Тоже, знаешь, мама сказала: «Хорошая она, живи». Я и жил… А потом глянул – чужой человек она мне. Только о тебе думал. Ты самая лучшая. Я дурак был, что не понимал этого. Все теперь по-другому будет. Главное, чтобы ты мне поверила. Только бы простила меня. Я все помню… Много тебе от меня досталось. Прости меня… Я для тебя все сделаю. Все, что смогу. Только прости меня.
К монологу также прилагался и рассказ о личной жизни. Олег с горькой усмешкой тогда в откровенном вечернем диалоге за чашечкой чая поведал и о так изменившихся женщинах в его селении. Как выяснилось, они не обладали добродетельными качествами, и по его мнению, вели себя очень странно: были наглыми и требовательными, коров не доили, а в пять утра даже не планировали просыпаться.
Олег хмурился и поведал сначала о ночи любви с бывшей одноклассницей, которая на утро «крайне деликатно» потребовала новенькую модель телефона, намекая на собственную неземную красоту. Потом сообщил о неудачной и короткой неромантической истории, после которой мама молодой девушки пришла обсудить немедленное сватовство. Громко кричала, что с ее доченькой старый развратник развлекаться не будет, и требовала либо незамедлительное заключение официального брака, либо крупненькую сумму денег. На прощание женщина разбила несколько окошек на веранде дома. Олег сокрушался и взмахивал недоуменно руками, словно вопрошал: «Как так… Где же прекрасные женщины наших селений… Испортились, испортились женщины и там».
