В глазах Баррида читался испуг. Воин, который прожил больше тысячелетия. Мастер меча, высший паладин эльфийскойского полка. Тот, кто смог победить в бою пяти тысячелетнего вампира Морграфа. Сейчас был растерян как ребёнок.
– Я за девочками, – Сказал Гаврдий. – А ты к Крайну. – Без разницы, равный не равный, он твой сын. Отец не должен жить дольше своих детей.
Долг, совесть, данная клятва, боролись в душе Баррида. Он только что потерял двух принцесс. Тех, о ком должен был заботиться, не жалея своей жизни. Но сын, Крайн был слишком дорог ему. Дороже последствий от нарушенной кляты.
– Спасибо Богам что у меня есть такой сильный и хороший брат. – Положил руку на плечо Гардию Баррид.
Вокруг уже стояло много воинов, они не спешили нападать. Ведь уже не один отряд разбросан по коридорам замка.
– Всё, пошли. Ты туда я сюда. – Взял за руку Гвардий брата. – А то эти салаги! Которые собрались тут и тычут в меня копьями сейчас случайно огребут пиз…
Он не договорил, Баррид положил руку на гладкий камень, и они оба пропали во вспышке телепорта.
Это было непередаваемое ощущение. Было очень легко и ясно. Крайн всё помнил, всё осознавал. В момент его развоплощения, он словно услышал звон разбившегося хрустался. И всё сразу встало на свои места. Он был рядом с друзьями и одновременно был частицей всего мироздания. Он был насыщен. Молниеносно менялись пейзажи перед его глазами. Крайн видел свою жизнь как будто со стороны. Детство. Он счастлив и беззаботен. Первые шаги переходили в стремительный бег. А тот в свою очередь перетекал в занятия боем. Бой преображался в первые подзатыльники от отца и в стремительные зуботычины от сверстников. Те, вбивались в Крайна озлобленностью. Но злость не задерживалась в добром сердце и трансформировалась в доброту. Доброта, счастливой улыбкой принимала все невзгоды. И от этого, картинки метались от чистейше-белого, до непроницаемо-чёрного. Две величайшие силы смешивались. Отдалялись и снова ударялись друг о друга, создавая целые миры. Этими мирами и были, люди, дворфы, исполины, вампиры, эльфы, куверы. В каждом была жизнь и смерть, каждый был Богом. И Крайн осознал, что понимал это всегда. Но понимал лишь он, другие же, живут только своим миром, не желая касаться друг друга.
– Но почему так? – Сам у себя, спросил Крайн. – Мы же все, одно целое.
Он не услышал ответа. Но он его понял. Он познал, что, только являясь чем-то суцельным, мы можем понять, что такое общность. И вдруг, словно грязнущая шлюха, пришедшая во дворец, пронеслась картинка разбитого кувшина. Пыль покрыла его толстым слоем, а осколки одиноко лежали поодаль. Осколки не помнили, что они всё ещё кувшин. Они тоскливо смотрели на окружающий мир, жалея себя. Но они всё же были кувшином, как когда он был целым, так и сейчас.
Мимо неслись картинки. Поражая своей реалистичностью, а Карйн висел в центре этого безумного круговорота. Они показывали его глупый взгляд, когда он был влюблён. Юность, Ратиэль и осознанный возраст, Альмира. Он увидел насколько они похожи, и насколько искренне его чувства к ним. Глаза его открылись, и он уразумел. Картинки показывали, как люди бояться любви. Высмеивая её и уничтожая безразличием. Но в то же время и страдая от своей слабости. Слабости признаться, что они идут на поводу у кого либо, лишь бы не слушать себя. Потому что тогда, придётся отвечать за свои чувства.
