– Я нем, как рыба.
Ладеш разлил две бутылки и, подав один стакан Панафье, чокнулся с ним, говоря:
– За ваше здоровье!
– За ваше!
Выпив стакан, Панафье сказал:
– Господа, кто помнит о деле Лебрена?
– О деле Лебрена?! – повторил Ладеш. – О том, которого укоротили в прошлом году? Да, я припоминаю… Почему ты об этом спросил?
– Я недавно разговаривал об этом и забыл, какого числа это было.
– О, я отлично это помню, – сказал Ладеш, – я знаю эту историю.
– Да? Ты ее знаешь? – равнодушным тоном спросил Панафье.
– Черт возьми, он не хотел болтать, но он был не один. Вы понимаете, не может же один нанести пятьдесят ударов ножом. Когда предстоит так много работы, берут помощника.
– Ну! Что касается меня, то я совсем не знаю дела.
– Да, в этом деле был еще аббат.
– Какой аббат? – спросил Панафье с безразличным видом.
– Ну, аббат, про которого говорили, что он убит. Пуляр. Убит… Черт возьми! Это был аббат, который не был аббатом.
– Вы его знаете?
– Да, его знали и в то же время не знали.
– То есть, как это? Он ходил сюда?
– О, нет! Он светский человек.
– Я вас совершенно не понимаю.
– Дело в том, господин Панафье, что этот человек для своих дел имел надобность в добрых молодцах, ну, и находил себе помощников.
– И он умер?
– Умер? Вовсе нет! – отвечал Ладеш, пожимая плечами. – Я убежден, что он принимал участие в этом деле, только он был с тем молодцем, который, надо отдать ему справедливость, не болтлив.
– Почему ты думаешь, что человек мог позволить приговорить себя к смерти, когда ему стоило сказать одно слово, чтобы выдать своего сообщника?
– Потому что он был хитрец и отец семейства.
– Что ты говоришь?
– Да, черт возьми, все очень просто. Выдай он Пуляра, это ему не помогло бы, их укоротили бы обоих, вот и все. Тогда как, не сознаваясь, он мог надеяться быть оправданным; и кроме того, так как он ничего не сказал, то для его семьи, во всяком случае, остается еще сомнение. Что касается меня, то я вполне с ним согласен. Никогда не следует ни в чем признаваться.
Панафье был озадачен этими соображениями.
– И этого Пуляра никогда никто не видел с тех пор? – спросил он.
– Напротив, – возразил Ладеш, подмигнув, – я видел его один раз, но только в светском платье.
– А-а!
Боясь прямыми вопросами возбудить подозрения, Панафье замолчал, отложив расспросы до другого раза. Он сделал знак Грибу снова подать бутылку, но Ладеш, хоть его и не спрашивали, не хотел упустить случая поговорить и продолжал:
– Да, кажется, это дело наделало им много хлопот, так как все удары ножа были только пустыми царапинами, но смертельный удар был нанесен специалистом, и в нем узнали руку человека, уже не раз совершавшего преступления. Но они не были в состоянии узнать его имя.
Панафье глядел на своего собеседника с большим удивлением. Все то, что рассказывал Ладеш, было очень странно.
– Дело закончено, и теперь можно говорить и думать все, что угодно, тем более, что в последний раз, когда я его видел, он был одет щеголем.
– Разве вы вместе с ним работали?
– О, нет, это не моя среда. Он работает в большом свете, я же занимаюсь купечеством. У каждого свои клиенты, не правда ли? – прибавил он со смехом, обращаясь к своим товарищам, очень довольный своей шуткой. – Однако вы, господин Панафье, были вчера тоже с двумя франтами.
– Да, но это для другого дела.
– Я так и думал.
– Да, это семейное дело.
– То, что мы называем интимным делом?
