Перед облачением в новую униформу Гришу привели к колонке, раздели догола, вручили мочалку, по ощущениям напоминающую наждачную бумагу, и, поливая из шланга ледяной водой, организовали омовение. Лязгая зубами от холода, Гриша тер себя мочалкой, которая вместе с грязью иногда сдирала куски кожи. За время купания он весь посинел, губы вовсе побелели. Вместо полотенца его заставили побегать кругами, чтобы обсохнуть, а дабы сох быстрее, пустили следом злую собаку. Затем новоявленному лакею позволили одеться. В комплекте с одеждой шло предупреждение о том, что эта роба ему выдается на пять лет жизни, и ежели он повредит ее, порвет или износит, за это последует весьма суровое наказание.
Помимо одежды Грише выдали два предмета, над назначением которых он бы сломал голову, если бы не объяснили что к чему. Первый предмет был большой деревянной пробкой в форме песочных часов, а второй шнурком, длиной сантиметров тридцать. Гриша долго вертел в руках эти штуки, даже попробовал пробку на зуб, но так и не смог понять, как они могут пригодиться ему в нелегком лакейском деле. Но тут, на его счастье, инструктировавший его надзиратель, сказал:
– Самое главное запомни, животное: испражняться на территории усадьбы запрещено.
– Всем? – испуганно спросил Гриша.
– Только крепостным, – ответил надзиратель, и ударил Гиршу палкой.
– А как же быть? – потирая лоб, проворчал Гриша.
– Утром пораньше проснешься, сбегаешь наружу – оправишься. И терпи до ночи, пока господа спать не лягут. Тогда можешь еще сбегать.
– Охренеть! – с нервным смешком выдал Гриша. – Тяжела доля крестьянская. Только ведь не всегда вытерпеть-то можно. Иной раз так на клапан придавит, того и гляди сорвет его вместе с резьбой. Да и спереди тоже может протечь, как ни крепись.
– Дабы такого непотребства не случилось, – сказал надзиратель, – тебе даны терпежные принадлежности. Вот это – надзиратель указал на пробку – задняя затычка. А это, – он указал на шнурок, – уддавка. Дабы кал зловонный из тебя в присутствии высоких господ не посыпался, ты с утра пробкой себе жопу затыкай, а уд завязывай шнурком потуже, дабы не протек.
Гриша с ужасом посмотрел на пробку, которую только что грыз. Надзиратель добавил:
– Гордись! Тебе достались терпежные принадлежности Яшки лакея, а ему они достались от его предшественника, лакея Матвея. Вот уж до чего был преданный человек. И умер как герой: у господ званый ужин был, а Матвею в уборную приспичило нестерпимо. Не пошел! Задницу себе зашил капроновыми нитками, и до последнего господам прислуживал. А как барина спать уложил, вышел за ворота усадьбы, перекрестился да и упал замертво – каловым напором ему кишечник разорвало. Вот какой человек был!
С омерзением отплевываясь во все стороны, Гриша простонал:
– Так эта пробка побывала во всех лакейских жопах?
Стукнув Гришу еще раз, надзиратель сказал:
– Гордись, животное! Матвей, Яшка… Да таких холопов днем с огнем не сыщешь. Матвей-то и вовсе был искусник. Барские стегна до блеска вылизывал, никакой бумаги не требовалось. Барин как шел по великой нужде, так и Матвея с собой кликал. Еще и прозвище ему дал заморское – биде.
– Неужели во всей усадьбе нет ни одного туалета? – цепляясь за последнюю соломинку, спросил Гриша, после чего получил по башке в третий раз.
– Какой тебе туалет? – рявкнул на него взъярившийся надзиратель. – Ты что, скотина гнусная, хочешь своей грязной жопой на тот же стульчак воссесть, на который барин свои белы ягодицы опускать изволит? Али хочешь свой кал холопский в тот же унитаз извергать, в какой господин изволит свои кишечные сокровища откладывать? Или же ты хочешь, погань мерзкая, провонять всю уборную господскую? А ежели туда, опосля тебя, барыня молодая зайдет?
